В последний день октября – 31 числа – НЕпросвещенная часть человечества справляет немного дикий и странный праздник – Хэллоуин. А вот просвещенная часть казахстанцев, и не только казахстанцев, имеет в нынешнем году замечательный повод: известный журналист и общественный деятель Вячеслав Штыров отмечает в этот день свой 80-летний юбилей! Один из прародителей казахстанского телевидения, долгое время являвшийся главным редактором республиканского вещания, очевидец высокоторжественных партийных съездов и заработанных трудовым потом миллиардов пудов хлеба Казахстана, первых космических стартов Байконура и сотен километров подземных шахтных проходок, один из главных авторов первого отечественного закона «О печати» - это все Он! Матрица.кз накануне юбилея навестила своего автора, прославившегося «Байками бывалого журналиста»…
- Вячеслав Григорьевич, вы известный, если не сказать, легендарный в нашей стране журналист. Но широкой общественности неизвестно – когда и как вы пришли в журналистику?
- 68 лет назад. Если быть точным 2 ноября 1945 года.
- Вы так хорошо запомнили эту дату?!
- Шутка, конечно. Но именно 2 ноября победного для нашей страны года является глубоко символичным для меня. Я был школьником, и в этот день впервые выступил на Барнаульском радио с чтением своих стихов. Помню, как диктор, который вел передачу, включал пластинку, играла спокойная музыка, и я звонким голосом выдал «Минуло ровно двадцать восемь лет, прошли семнадцатые годы, когда мои отец и дед, завоевали нам свободу. Они дрались за наше счастье, за наши радостные дни»… Подзабыл уже, конечно. Читал я стихи, посвященные очередному празднованию Октябрьской революции. И это был мой первый выход в эфир.
- Но в 12 лет трудно сказать определенно, кем ты станешь…
- И для меня выбор профессии был временем «хождения по мукам» (смеется). Все решал, чем заниматься в будущем? Я ходил в городской дом пионеров, где было много разных кружков – и драмкружок, и фотокружок, и кружок по рисованию. И даже танцевальный, где я был единственным парнем. Чтобы оправдать мое присутствие в кружке, руководительница придумала специальный танец «Восемь девок – один я». В общем, ходил практически во все кружки. А на станции юного техника, куда я тоже ходил, были кружки по авиамоделированию и радиолюбителей. Вот в радиолюбительство я и втянулся больше всего – ночами паял приемники, а с утра шел на уроки в школу.
И все же, видимо, принимая во внимание мои «литературные заслуги», известный алтайский поэт Иван Ефимович Фролов, мой учитель, сенсей – по современному, настаивал, чтобы я шел в литературный институт. Обещал всяческую поддержку, в том числе, и положительную характеристику от Союза писателей Алтая. Но ведь для этого нужно было хорошо сдать литературу…
- У поэта проблемы с литературой?!
- У меня был очень небрежный, даже корявый почерк. Было много технических и нелепых грамматических ошибок, потому мне постоянно снижали оценки.
Ну и когда пришло время выпускных экзаменов, учитель литературы мне сказала: если напишешь сочинение по русскому на отлично, то мы тоже дадим характеристику для поступления в литинститут. Было несколько тем для сочинения, и я выбрал одну из них – «Советская литература в борьбе за мир». В то время был такой популярный французский писатель Луи Арагон… Я смело привожу цитаты, примеры из его произведений. Но все же ошибки допустил, и главной из них было то, что вместо Арагон написал Арогон… (смеется)
- Соответственно, вы не получили оценку «отлично» и характеристику тоже?!
- Именно так. Пришел к учителю, Фролову, с поникшей головой, и сказал, что не быть мне писателем. Но в то же время я отчетливо понимал, что та же самая ручка, которой я пишу сочинения по русскому и литературе, дает возможность писать вообще, невзирая на ошибки. То есть заниматься журналистикой…
- В смысле в редакциях есть литературные редактора, корректора…
- Вроде этого. Но тогда меня идти в журналистику уговаривали еще друзья, мол, ты же умеешь завирать, лапшу на уши вешать (смеется). И я стал осматриваться: ближайшие факультеты были в Свердловске и Алма-Ате.
- А Москва?
- Я решил, что поступать в столичный университет у меня духу не хватит, и подал документы в Свердловск. Хотя, и здесь конкурс был довольно жесткий – 12 человек на место.
Но прежде мне пришлось пережить нешуточные страсти. В моей школе за меня боролись не только учитель по литературе. Физик тянул одеяло на себя – по нему я должен был идти строго в технический вуз. Математичка – Татьяна Николаевна Давидович – заверяла всех, что я прирожденный математик, поскольку решаю задачи в стихах…
- А это как?
- Однажды на контрольной я написал решение задачи так:
В условии этой задачи
Такие фигуры даны:
Описаный АВС – значит,
Углы А, В, С в нем равны.
В АВС мы строим окружность,
В окружности строим квадрат.
Удвоить нам стороны нужно.
Удвоить? Так что же – я рад.
S8 – у нас апофема,
Ее и должны мы найти –
Для этого есть теоремы,
С которыми легче идти...
А заканчивалась контрольная работа словами:
Ответ моей задачи
Теперь прочтите вслух:
Он у меня в итоге значит:
150 корней из двух!
- Феноменально…
- Но кроме школьных учителей еще был мой отец, кадровый военный, офицер. Он спал и видел меня военным человеком. Очень хотел, чтобы я стал настоящим офицером. Но у меня была проблема – плохое зрение.
- Так это ведь безнадежно?!
- В том то и дело. Но отец был неумолим. Он принес домой таблицу окулиста со всякими буковками Ш и Б, и заставлял меня заучивать их расположение. «Пройдешь медкомиссию, - говорил он мне, - то все остальное устрою сам». Ведь как раз именно он направлял алтайских ребят в военные училища, и, в том числе, дал путевку в свое время космонавту Герману Титову.
Конечно, с такой подготовкой я почти прошел окулиста, но врач, почуяв неладное, решил проверить меня на другой таблице, где кольца с разрывами. И здесь я попался (смеется).
Таким образом, погоны мне уже не светили, и мне осталось только идти в журналистику. И я уехал в Свердловск, в перешитой матерью отцовской шинели, в его военной фуражке, галифе. Это был 1951-й год…
- Наверняка, и тогда первым экзаменом был творческий конкурс?!
- Обязательно. На вступительных экзаменах конкурсным считалось написание сочинения, которое давало возможность дальше сдавать другие экзамены. Ну, или же нет…
- Не было очередной «встречи с Арагоном»?
- Не было. Но тема попалась та же «Советская литература в борьбе за мир» (смеется). Но тут я решил применить собственную «военную хитрость»! Я прекрасно знал творчество своих земляков-алтайцев. И я начинаю писать – помню до сих пор дословно – «Советская литература – это огромное море, в которое горным потоком вливается алтайская литература, алтайские писатели. И в ней как в капле воды отражается главное качество советской литературы, которая всеми силами борется за мир во всем мире. Вот на примере алтайских писателей, алтайских поэтов я хочу рассказать»… и далее по теме.
Написали, сдали сочинение. А вечером в корпус, где мы жили (а мы жили прямо в учебном корпусе на 8-м этаже – общая комната-аудитория на 40 человек) вбегает Саша Черняев (весь в татуировках – но об этом отдельный разговор) и говорит, что там какой-то алтайский парень написал сверхоригинальное сочинение и занял первое место. Причем, конкурс был бешеный – на факультет должны были принять 50 человек – 25 парней и 25 девушек. Но к нам пришли 6 фронтовиков, участников Великой Отечественной войны, три детдомовца, которые проходят безо всякого конкурса. А между остальными получается еще более жесткий конкурс. Так вот, этим алтайским парнем оказался я – получил оценку «отлично».
Байка про Сашу Черняева
С Сашей Черняевым, в конце концов, мы стали однокурсниками, поступили на журфак. Сейчас не знаю где он, жив или нет?… Кажется, уже никого не осталось из моих однокурсников…
Но Саша был человек особенный. Родом из Томска, разбитной, он был весь исколот наколками, из-за чего его не раз задерживала милиция, снимали с поездов … Дитя того трудного времени – безотцовщина, беспризорник – он был одним из тех, кто предоставленный сам себе, катался по поездам, где побирался и воровал. Но однажды милиция выследила их «банду» и хотела поймать в поезде.
Началась погоня, милиционер по крышам вагона бежал близко за ним, и он с отчаяния прямо на ходу спрыгнул с поезда в насыпь. И, рассказывает, лежу на этой насыпи и чувствую, что жив. И думаю: что я делаю с собой, чем я занимаюсь? И решил, что точка – завяжу. И с того дня залечил свои раны, взялся за ум, закончил школу, решил пойти в журналистику. Самое интересное, что затем Александр Черняев стал главным редактором милицейского журнала!
Судьба Александра оказалась геройской. Он стал настоящим человеком, офицером милиции, был в Афгане. Женой его стала Ира Мушкаленко, наша однокурсница.
- Ну, а дальше по всем предметам все пошло как по маслу?
- Кроме иностранного языка. Для меня этот предмет был самой страшной карой. В школе немецкий язык нам преподавала Эмма Федоровна Шмидт, настоящая рыжая немка. Этот язык для нас, детей войны, был языком противника, врага, и убедить себя в том, что его нужно изучать, было невозможно. Учительница, конечно же, это чувствовала и старалась до нас донести, что это язык Шиллера, Гете. Но выше твердой тройки я не поднялся.
- Но на вступительных экзаменах все же прошли?
- Прошел, поскольку указал, что в университете буду изучать английский. Но там вскоре понял, что более глубоких знаний, чем получил по немецкому языку в школе, я не получу (смеется). Когда впервые поехал за рубеж, где надо было проявить знание иностранного языка, я понял, что немецкий-то знаю отлично (смеется), понимаю, о чем идет речь, могу построить предложение, произнести, меня могут понять. А на английском – ни бэ, ни мэ… Дело в том, что нас учили только читать и переводить печатные тексты и совершенно не давали навыков разговорного языка, произношения.
- Но это вам не помешало получить диплом и стать журналистом…
- Безусловно. После окончания университета, по заявке крайкома комсомола, меня направили в барнаульскую газету «Молодежь Алтая». Сначала я здесь был литсотрудником, потом зав отделом комсомольской жизни, зав отделом учащейся молодежи.
И, выпуская основную газету, мы умудрялись – и на это хватало и сил, и фантазии – издавать приложения. К примеру, выпускали вкладыш – детскую газету. Позже стали выпускать газету «ОСА» - «Огнем Сатиры Атакуй!» – такая боевая газета, главным редактором которой был я.
- Это была самодеятельность?
- Конечно, нет.
- А за чей счет, простите, банкет: ведь это же деньги – бумага, печать, гонорары?
- Идеи наши – рулил крайком комсомола, наш административный ресурс. Я был членом крайкома комсомола, внештатным секретарем горкома комсомола. Гонораров – никаких!
А ведь в то время – если комсомол инициирует, а партия поддерживает – любое невозможное становилось возможным: и бумага, и типография, и люди, и все остальное. И, особенно, если надо было бить сатирой по бюрократии. И это были предметные материалы, критиковали конкретных людей за какие-то конкретные дела.
- Все хорошо, но в газете вы не задержались…
- Конечно! Потому, что я узнал, что создается Барнаульская студия телевидения. И первым делом решил подключить комсомол – убедил крайком, что мы должны иметь на ТВ свои передачи.
- Так сразу они и согласились?
- Но там ведь тоже сидели умные люди. Они понимали, что телевидение – это мощный инструмент пропаганды. Меня направили по комсомольской путевке, и я оказался на телевидении… практически с самого момента его создания.
- Подозреваю, что и там не обошлось без ваших, как сейчас говорят, креативных идей…
- Мы запустили здесь сатиристическую передачу «Колючий экран». Ну не могли мы без критики! Простор для экспериментов был фантастически бескрайний. Дошли до того, что еще до всяких Кашпировских и Чумаков начали проводить сеансы гипноза в прямом эфире. Впрочем, тогда эфир и был только прямым – видеозаписи еще не было…
- ???
- Самый настоящий гипноз с самым настоящим гипнотизером. А предыстория такова. Во время учебы в университете я очень заинтересовался гипнозом, много читал, и даже проводил сеансы. Но потом меня припугнули, мол, у меня нет на то разрешения и соответствующей медицинской квалификации, и что за это меня могут привлечь...
А здесь появился Иван Петрович Пшеничный, гипнотизер, психиатр, преподаватель мединститута. Он был ярым пропагандистом гипноза для лечебных целей, и впоследствии я стал у него чуть ли не ассистентом. Ему и было предложено проводить сеансы в прямом эфире.
Тогда только появились передвижные станции, одну из которых мы разместили в актовом зале Барнаульского пединститута, где находились люди. А сам Иван Петрович «колдовал» в студии километрах в пятнадцати от института. Реакция аудитории на гипноз была бесподобной – люди слушали, смотрели, засыпали на стульях, падали, а один из операторов такие кренделя выделывал с камерой, что гипнотизеру пришлось направить против него отдельный сигнал, после чего он застыл как памятник.
Это был прямой эфир и был риск – у разных людей разное восприятие гипноза, что могло как то повлиять на здоровье…
- С людьми понятно, а как с вышестоящим начальством? А партком?
- Все было законно, с санкции руководства. И было несколько сеансов, очень много отзывов положительных. Люди писали из сел, городов. Но в начале 60-х годов Пшеничный уехал, и у нас закончилась «эра гипноза».
- И началась ваша космическая эра?
- Моя космическая эра началась с момента приема моим радиоприемником сигнала первого искусственного спутника земли в 1957 году, на что имеется соответствующий документ из Академии Наук СССР и публикация об этом в январском номере журнала «Радио» за 1958 год.
Но, для нас, влюбленных в Космос – меня и моей супруги Тамары Никитичны Рубцовой, режиссера телевидения, путь на Байконур (тогда еще Ленинск), на стартовую площадку был тернист. Нас – казахстанских журналистов (я к тому времени уже давно работал в Казахстане), упорно не хотели пускать туда. И никто не мог предположить, что мы с ней придем туда с двух сторон.
В то время Центральное Телевидение (Москва) начало снимать 50-серийный фильм об истории страны, начиная с 1917 года, под названием «Наша биография». Конечно, москвичи хотели все замкнуть на себе, но они попросту не успевали. И были вынуждены подключить к проекту специалистов со всех республиканских студий – режиссеров, сценаристов, журналистов. От нас пригласили Тамару Никитичну – она была режиссером передачи «Алло, мы тоже ищем таланты» на Казахском ТВ – это в пику московского «Алло, мы ищем таланты». И за ней из суперсериала закрепили 1962-й год жизни СССР – год, когда в космос полетели Николаев и Попович.
И эти встречи, интервью с космонавтами не прошли бесследно. Одно слово Героя Советского Союза Поповича сделало свое дело
– Тамара смогла ездить в Байконур, правда, как рядовой Советской Армии, и только через Москву, Звездный городок.
- А вы пошли другим путем?!
- Примерно в то же время отдел пропаганды ЦК Компартии Казахстана проводил комплексную проверку СМИ Кызылординской области. Меня, как главного редактора Казахского телевидения, включают в эту комиссию, и дают поручение проверить заодно и Ленинскую телестудию, директором которой был Александр Корнилов. Самобытный, талантливейший и романтичный человек. Кстати, один из самодеятельных артистов, который осмелился в свое время с триумфом сыграть на сцене роль Ленина.
Вот тогда я и поднял вопрос о допуске казахстанских журналистов на старты с космодрома. Как же это так, говорю я военным, руководству космодрома – на нашей земле стартуют ракеты, а нас близко сюда не пускают?!
Конечно же, артачились, придумывали всякого рода причины, но, в конце концов, мы получили возможность посещать Байконур, снимать, брать интервью.
Таким образом, мы были первыми казахстанскими журналистами на космодроме – Тамара как военнослужащий, я – по партийной линии.
- А мы пропустили момент, как вы оказались в Казахстане вообще…
- А это отдельная история. Увлечение горным туризмом привело меня на Тянь-Шань, на вершины Алатау. В этих походах мы, пересекая пышно цветущие горные джайляу, часто встречались с казахами-чабанами. И я страшно влюбился в нашу страну. Хозяева этих мест всегда встречали нас с искренним радушием: бешбармак, долгие вечера у костра, разговоры. Это незабываемо!
И когда мы собрались в очередной туристический поход из Горного Алтая на Рудный Алтай, я узнал, что в Усть- Каменогорске есть своя студия телевидения, которой командовал тогда Павел Иванович Бортник. Мы созвонились, я рассказал о себе, о Барнаульской студии, о том, что мы занимаемся горным туризмом, и что скоро будем в гостях на Рудном Алтае. И попросил помочь с ночлежкой, так как мы должны были возвращаться через Усть-Каменогорск.
Он ответил, что нас встретят в студии, дежурный будет в курсе. «У вас же есть спальные мешки?! Вот в них вы и можете переночевать прямо у нас в студии», - сказал Павел Иванович.
Мы добрались до города, дежурный пустил нас ночевать в кабинетах. И помещение, в котором я спал, и стало затем моим будущим кабинетом – главного редактора русского вещания Усть-Каменогорской студии телевидения (смеется).
Я вернулся в Барнаул, написал заявление об увольнении, сделал последний репортаж об индюшиной ферме и уехал работать в Казахстан. Как потом ребята шутили – это была индюшиная песня Штырова (смеется).
- А Тамара Никитична? (Здесь беседу продолжила сама Тамара Никитична).
- Я в это время работала на Кемеровской студии телевидения и ждала квартиру, обещанную директором студии Дмитрием Ивановичем Култаевым. А в Устькамане Бортник не унимался – приезжай – дам квартиру. И началось у них соревнование – кто первым даст квартиру (смеется).
И как-то мы плыли по Томи, обсуждали текущую работу, собрался совет коллег и стали они меня песочить, мол, мы тебя любим-обожаем, начальство тебе дает 3-хкомнатную квартиру, а ты хочешь уехать к какому- то мужику Штырову. Пускай сам сюда едет! (Его там тоже ждали) И тут меня заело. Какой-то мужик, говорите?! И все – решение уехать было принято в одну секунду.
- Поменяли трехкомнатную квартиру на Штырова...
- Именно.
- Ну а в устькаманской редакции, Вячеслав Григорьевич, тоже что-то да придумывали?
- Придумывали всякое. Например, мы впервые в Казахстане организовали телемост – Усть-Каменогорск – Алма-Ата. Тогда и понятия-то такого «телемост» еще не было. Передача «Пять вечеров на «Рассвете»» в прямом эфире имел бешеный успех. Пять вечеров подряд на пару с алматинским тележурналистом Георгием Ивановичем Нечунаевым мы выходили напрямую в эфир – я из цехов крупнейшей в то время в республике швейной фабрики «Рассвет», а Георгий Иванович – с алматинских предприятий, которые были завязаны между собой производственным цепочками. Помню, одна из этих передач называлась «Про куклу Наташу» - о том, как из отходов швейного производства «Рассвета» шили нарядные платья для кукол алматинского завода пластмасс!…
- И, наверное, по этому телемосту вы и дошли до Алма-Аты, до Казахского телевидения?!
- Почти. Наши знакомства, интересная и плодотворная работа не прошли даром. Нас с Тамарой Никитичной стали звать в Алма-Ату. Но директор студии – Бортник – был неумолим: мол, «только через мой труп» и мол, квартира казенная…
Нашему переезду помог другой случай, вернее, опять-таки знакомство, но уже с первым секретарем Восточно-Казахстанского обкома партии Александром Константиновичем Протазановым.
Начну с того, что областные студии телевидения периодически выходили в те годы на Центральном телевидении – это была высокая честь и ответственность. Все готовились к этому, ждали. И каждая передача должна была сопровождаться выступлением первого секретаря обкома.
Наступила очередь выхода устькаменогорской студии. Готовим программу – я автор и ведущий, Тамара – режиссер. А главным требованием к передаче было одно – первый секретарь должен все рассказывать своими словами, а не читать по бумажке. В противном случае московская комиссия безжалостно снимала передачу с эфира.
Мы готовим программу, в студии все сопровождающие Протазанова лица, директор студии, режиссер на пульте, остается дело за выступлением первого секретаря. Но партийный босс вдруг начинает читать по бумаге. И в этот момент возмущенная Тамара Никитична спускается и просит убрать бумаги. «А я не могу. Тут у меня все записано», - говорит Протазанов и шпарит по тексту.
Тогда Тамара Никитична не выдерживает, спускается с пульта в студию и выдает что-то вроде «Вы что, в себя не верите? Ведь вас, даже если разбудить среди ночи, вы все сможете рассказать! Положите свои листки под пятую точку и рассказывайте своими словами!»…
Окружающие, да и сам первый секретарь, были в шоке. Думали, все, Рубцову уволят. Как минимум.
- А как максимум?
- Наверное, вместе с ней и директора телестудии (смеется). Ну да бог с ним – записали удачно. Программа получила в Москве высокую оценку. И с этого момента первый секретарь, если нужно было снимать что-то серьезное, вызывал только Тамару Никитичну. Товарищ Протазанов и подписал нам наше прошение о переезде – ОТПУСТИТЬ! Люди же на повышение едут – этим гордиться надо! Бортнику ничего не оставалось делать, как взять под козырек.
- И на следующий день вы восседали в кресле главного редактора Казахского телевидения?!
- Ах, если бы! Здесь произошла еще одна трагикомедия. Приехав в Алма-Ату, я представляюсь председателю комитета по телерадиовещанию Хамиту Хасеновичу Хасенову. А он, переспросив, «так это ты, Штыров?», отправил меня восвояси. Обозвав, как оказалось потом, кляузником.
- ???
- А дело оказалось вот в чем. Когда я работал в Усть-Каменогорске, я был секретарем партийной организации областного комитета по телерадиовещанию. И мы, помнится, обсуждали дело некоего сотрудника Мусина. Он был замешан в каких то махинациях. В конце концов, его освободили от должности, вплоть до исключения из партии – серьезные были нарушения. И все документы, которые тогда приходили, подписывал я, как секретарь парторганизации. Вот Хасенов и перепутал нас.
- То ли смеяться, то ли плакать…?
- Между прочим, этот случай мог круто развернуть мою судьбу – я, возможно, мог бы стать сейчас рекламным генералом Казахстана (смеется). Вот эти два-три месяца, пока разбирались – кто есть кто, я успел поработать в Казторгрекламе. И довольно неплохо…
- Но, в конце концов, вы все-таки попали на Казахское телевидение?
- Да, это был 1974-й год… Проработал я на телевидении до 1987 года, а потом меня избрали ответсекретарем Союз журналистов Казахстана. Конечно, связи с телевидением не терял, вел несколько цикловых передач.
- Это было время перемен, перестройка…
- Было очень интересное время! Все пытались взять «столько суверенитета, сколько смогут». И на этой волне самостоятельность должны были получить республиканские Союзы журналистов и, соответственно, у каждого союза должен был быть свой Устав. Более того, у каждой республики должен был быть свой закон о печати.
Мне поручили работать над текстом Устава СЖ, а когда пошел разговор о принятии закона о печати, меня уполномочили заняться подготовкой его текста. Командировали в Москву, где мы изучали законы прибалтийских республик, шведский, английский, французский, лишь бы где-то добыть полезный опыт. Я нахватался всех этих идей, приехал и сел писать.
Первые слова этого закона слово в слово сохранились в моей редакции до сих пор. Сколько поправок не вносилось, но 90% основного текста также сохранилось. Позже депутаты Верховного Совета 28 июня 1992 года приняли закон, и этот день стал Днем журналистики Казахстана.
- Значит, закон, по которому живут журналисты Казахстана – это Закон Штырова?!
- Вроде этого. Правда, некоторые положения закона были тогда более интересные, нежели те, которые есть сегодня.
- 90-е годы были очень тяжелыми. Наверняка, они отразились на работе Союза журналистов?
- Безусловно. Все развалилось. Исчезла компартия, исчезли все положения, по которому жили мы все, в том числе, Союз журналистов. А ведь мы существовали за счет членских взносов и 6% от гонорарного фонда – журфонд… Зарплаты нам было ждать неоткуда.
Тогдашний наш председатель Союза Журналистов Камал Сеитжанович Смаилов собрал весь штатный аппарат и сообщил: Ребята, зарплату платить не сможем. Ищите себя работу, кто, где может, но у меня просьба огромная, - пока идет эта неразбериха, постарайтесь поработать в союзе на общественных началах! И потому мы все разбрелись кто куда.
Но в это время появляется мощная организация КРАМДС во главе с господином (тогда уже потихоньку переходили на господин) Виктором Тё. И волею Всевышнего, а также по рекомендации коллег я попал в Департамент теле и радиовещания ассоциации. В то время первые частные телерадиоканалы открывались через КРАМДС, и я курировал их создание, помогал по возможности становлению.
- И говорят, что в КРАМДСе не было проблем с выплатой заработных плат…
- Было такое. По этому поводу есть другая интересная история. В 1987 году мне на строительство дачи дали ссуду в размере 5000 рублей (страшные деньги) сроком на 20 лет! А тут я получил первую зарплату в КРАМДСе (от непогашенной ссуды еще оставалось порядка 4500 рублей) и… закрыл в один прием весь свой долг перед банком. Вот такие были времена! Правда, и инфляция тогда была дикой…
- А вскоре КРАМДС приказал долго жить?
- Я к тому времени уже ушел на пенсию. Но без работы сидеть не мог! В свое время в Усть-Каменогорской студии ассистентом работала Светлана Байсалбаева. Жили мы с нею в одном студийном доме. Вскоре девушка поступила на журфак. А после университета стала работать в Министерстве связи, которое издавало газету «Связист - Байланыс».
Когда развалился Союз, министерство преобразовалось в Министерство транспорта и коммуникаций, а Света открыла газету «Транскурьер». Вот она и пригласила новоиспеченного пенсионера в штат редакции – вольготный режим работы, командировки в регионы, новые знакомства. Я снова ощутил прилив творческих сил.
Но, все же, в 60 лет здоровье не то, приболел. Переболел. И после этого я оказался у Галины Кузембаевой на Гала ТВ. И вновь новые проекты, телемарафоны, фильмы, реклама, сериалы… Все это было интересно, особенно, мне телевизионщику.
А позже успел поработать и с Гульжан Ергалиевой в «Свободе слова». Вел рубрику для пенсионеров, работал с корсетью, позже писал колонки.
- Этой весной вы начали интересный проект на Матрице – «Байки бывалого журналиста»…
- Я же всегда ЗА, вот лишь бы здоровье не подводило…
- Вячеслав Григорьевич, вы всю жизнь в журналистике, практически не прерывали творческую деятельность. Прежде были одни технические возможности, сегодня другие. Телевидение, интернет… Насколько корректно на ваш взгляд сравнивать журналистику разных лет?
- Что касается техники, то, безусловно, сравнению не подлежит – технический прогресс он здорово вооружил журналистов. Допустим, когда в молодости я ходил в туристский поход, я всегда брал с собой «портативную» кинокамеру. Такую портативную, что приходилось носить в рюкзаке 30 кг груза, идти в гору и еще умудряться снимать – это удовольствие не из приятных… А сейчас все это может уложиться на ладони одной руки. Современная техника – это величайшее счастье для журналистов, режиссеров и пр.
- А сравнить качество журналистской работы, творчества?
- Есть сейчас, конечно, талантливые ребята. Но очень много стало ремесленнического, стало все слишком просто. Как говорится, одним нажатием кнопки ты можешь получить все. Надо уходить от этого. Ведь работа в журналистике – это что-то невероятное!
В юношестве я не послушался ни физика, ни химика, ни литератора – и считаю, выбрал самую лучшую профессию. Я и в шахтах побывал, на военных самолетах летал, на крейсере «Свердловск» - флагмане Балтийского флота – ходил целый месяц с моряками.
Был на подводной лодке, с пограничниками на таджикско-афганской границе в дозоре. Ну и, конечно, главная моя гордость – побывал на космических стартах на Байконуре, взял интервью у нашего земляка казахстанца Александра Владимировича Шаталова у подножья готовой к старту ракеты.
Сейчас для журналистов открываются широкие горизонты, у них большие возможности. Нельзя упускать время, надо творить, быть соучастным, болеть всеми фибрами, как за свою работу, так и за людей, о которых пишешь и снимаешь. Потому что люди, которые сопровождают журналиста на пути – это и есть его жизнь. И ради них стоит жить. И я живу. Оказывается, в восемьдесят лет жизнь далеко не кончается (смеется).
- Огромное спасибо за содержательный и безумно интересный рассказ.
Серик Мамбетов, Матрица.kz
Просмотров материала: 4 884
