«В шаблонах, по которым работают государственные СМИ, явно угадываются российские лекала… Но не нужно так презирать своего зрителя и читателя. Если он чувствует, что к нему относятся наплевательски, это спровоцирует ответную реакцию – смех и недоверие». Наш сегодняшний собеседник – кандидат политических наук Талгат Калиев.
Источник: camonitor.kz
Медиаполе наше богато. Выдумщиками.
– В 1990-х был мощный всплеск предпринимательской активности, – вспоминает политолог те лихие годы. – Все вышли на базары, появились даже люди, которые что-то производили. Да, многие не выдержали испытания новой реальностью, но были те, кто, собрав волю в кулак, двигался на ощупь вперед. Когда вдруг подскочили цены на нефть и появились господряды, заговорили о какой-то «голландской болезни».
Стало невыгодным, производя что-то, работать на 20-процентную прибыль. Зачем, если все можно было купить и перепродать или взять бюджетные деньги, отдать «откат» и снимать сверхдоходы с каждого тендера? И люди стали уходить в завязанный на господрядах бизнес: строить дороги, школы, больницы, дома и получать сверхприбыль. Пышным цветом расцвели коррупция и культ денег. Когда поток нефтедолларов иссяк, то выяснилось, что даже молоко мы делаем из импортного порошка.
То же самое было и в сфере СМИ. В 1990-х появилось огромное количество телеканалов и новых газет. Материалы писались на коленках, передачи делались на убогом оборудовании, но у каждого СМИ была своя аудитория, к ним шла реклама… До начала и даже до середины «нулевых» они пытались опередить друг друга в смысле оперативности, читабельности и смотрибельности. Были скандалы, нападения на журналистов, но были и драйв, здоровый кураж. Конечно, многие телеканалы объединились бы в результате здоровой селекции, но у некоторых из них были все шансы вырасти в полноценных гигантов. Однако этот процесс был прерван самым топорным образом.
– Когда? В какой момент?
– В тот самый, когда появился государственный информационный заказ. Проще говоря, была предпринята попытка взять медиаполе под контроль. Если в 1990-х журналисты смогли перестроиться и эволюционировать в новую реальность, где главным заказчиком были читатель и зритель, то с появлением госзаказа они стали ориентироваться на команды сверху и наплевательски относиться к интересам аудитории. Колоссальный разрыв между 90-ми годами и сегодняшним днем сформировался как-то очень быстро. Теперь пытаются вернуть аудиторию.
Проблема отечественного медиаполя, помимо всего прочего, заключается еще и в том, что с возникновением открытого информационного пространства нашим СМИ оказалось нечего ему противопоставить – ни содержательно, ни профессионально. И теперь в Казахстане абсолютно бесконтрольно хозяйничают СМИ российские и дальнего зарубежья.
В советское время у нас не было специалистов в области пропаганды, не говоря уже о сфере информационных, дезинформационных и информационно-психологических войн. Это отдельные и чрезвычайно эффективные дисциплины. Советские специалисты в области правильного психологического оформления материала так изящно показывали «загнивающий капитализм», что миллионы зрителей верили в это. Сейчас эта работа и в России делается так топорно, как если бы бывший сантехник, купив диплом врача, стал вдруг делать операции на человеческом теле.
– А можно пример?
– Возьмем хотя бы Донбасс. Когда российские СМИ показывают «распятых мальчиков», то огромное количество людей, не зная толком, кто, с кем и за что воюет, срываются и едут, пренебрегая инстинктом самосохранения и вопросами благополучия семьи. За что они умирают? А за то, чтобы, став жертвой информационно-психологической кампании, превратиться в зомби.
А у нас, в Казахстане, вообще никогда не было школы настоящих пропагандистов. Все идейные смыслы разрабатывались в Москве. Здесь были только исполнители, тиражировавшие готовый контент. Сейчас отечественные идеологи пытаются делать государственную пропаганду, вести информационно-разъяснительную работу. Но занимаются этим дилетанты, порой даже иностранные. В шаблонах, по которым они работают, нередко угадываются российские лекала.
Например, «Первый канал Евразия», говоря о «неопровержимых доказательствах проплаченности незаконных собраний», выдал следующее: «Все увидели? Если увидели, обязательно распространите среди жильцов вашего ЖЭКа, как вы это любите». Но у нас нет ЖЭКов, у нас уже давно КСК. Чтобы текст принимался аудиторией, его нужно было хотя бы привести в соответствие с нашими реалиями. Я не сторонник такой пропаганды, но раз уж занимаетесь этим, то должна быть какая-то красота игры. Не нужно так презирать своего зрителя. Если он чувствует, что к нему относятся наплевательски, это спровоцирует ответную реакцию – смех и недоверие.
Грязные игры
– Но что нас ждет дальше с такой «пропагандой»?
– Президент Казахстана поставил СМИ «неуд» за разъяснительную работу. Однако это не освобождает их от необходимости проводить ее. Но как проводить? А самое главное – что именно разъяснять? Одно дело – пытаться черное назвать белым. Другое – сформировать механизм обратной связи.
Возьмем из ряда вон выходящий случай с изнасилованием женщины в тюрьме. Это аморально, цинично, грязно. Но на этой волне глава МВД вполне мог поднять свой рейтинг. Есть четыре человека, которых обвиняют. Это не его ставленники, он не несет за их поступки персональную ответственность. Следовательно, можно было, стукнув кулаком по столу, дать команду провести объективное расследование и привлечь виновных к ответу. Ведь чистота мундира заключается не в отрицании грязи, а в его регулярной стирке. В конце концов, это вопрос элементарного инстинкта самосохранения власти. Но что мы увидели? Грязные игры, из которых вырос целый ком обвинений в адрес МВД: на подсудимую оказывается давление, виновных пытаются увести от ответственности, начальник колонии договаривается до того, что изнасилования в стенах колонии не могло быть в принципе.
В итоге люди начинают проецировать ситуацию все выше и выше. И если вчера обвиняли только сотрудников колонии, то сегодня негатив направлен уже на министра. Таким образом, похоть отдельных людей на низовом уровне легла пятном на всю систему. Где здесь умение прессы реагировать на социальные запросы общества, где разъяснительная работа? По такому же сценарию проходили разбирательства по изнасилованию в Есике. Впрочем, теперь ведь изнасилования женщин и детей, одно страшнее другого, случаются каждый день. А коли так, то в каком-то звене государственной системы произошел сбой.
Если сейчас государство не примет жесткие и радикальные меры для торжества закона и обеспечения безопасности граждан, то 1990-е повторятся: опять появятся внесистемные институты наведения порядка. И боюсь, что это будет уже не ОПГ, а исламский радикализм, который имеет разветвленную структуру во всех регионах республики. Его члены дисциплинированы, владеют навыками подпольной работы. Нам это уже продемонстрировали летом в Алматы. И уж если один стрелок смог поставить на уши всю полицию крупнейшего города республики, то представьте, что будет, если такие люди объединятся?!
– А что вообще за этим стояло?
– Я не знаю. Исчерпывающей информации о том, что произошло, до сих пор нет, хотя население вправе знать ее. У СМИ в тот день была возможность вернуть к себе доверие путем предоставления оперативной и достоверной информации. Официальные каналы, например, каждые полчаса могли и должны были давать сообщения о том, в каком именно квадрате города проводится спецоперация и как с учетом этого граждане должны выстраивать свой маршрут.
После задержания террориста-одиночки тоже должна была пройти максимально исчерпывающая информация. Однако и здесь продолжают оставаться недомолвки и вопросы. Нет, в той истории подвиг погибших полицейских никто не умаляет. Они до конца оставались на посту. Вопрос в другом: почему не они ликвидировали преступника, а он их? Почему их не учат психологически и физически быть готовыми к бою? Как тот человек смог проникнуть в здание с оружием? Почему постовой не смог защитить ни себя, ни оружие? Почему все остальные экипажи не были оповещены с первых же минут, как произошло нападение? Почему не они, а он сам искал их? Если в стране объявляют желтый уровень террористической угрозы, то, значит, и полиция должна быть готовой к любому нападению. Ведь как за рубежом? Если блюстители порядка останавливают машину, то пока один полицейский разговаривает с водителем, второй, стоящий позади со взведенным курком автомата, готов моментально отреагировать. А у нас, оказывается, нескольких полицейских может расстрелять не ветеран спецназа, а простой уголовник, который даже в армии не служил.
Безнадежное разнообразие
– У нас не только полицейские, но и многие другие тоже плохо справляются со своими функциональными обязанностями. Почему так?
– Мне лично кажется, что проблема заключается в непомерно раздутых штатах. Обосновывая необходимость своего существования, разные РГП и прочие госструктуры придумывают для себя задачи, которые к реальной жизни не имеют никакого отношения. Ведь как принимаются законы или проводятся реформы? Во всем мире любое государство перед принятием важного решения обращается к соответствующим исследовательским центрам, чтобы комплексно проанализировать ситуацию, изучить плюсы и минусы, последствия. А у нас? Возьмем земельную реформу. Закон приняли, люди стали протестовать, его тут же отменили и создали земельную комиссию. Тем самым власть продемонстрировала, что она не до конца просчитала возможные сценарии развития событий. Зачем в таком случае нужны все эти многочисленные консалтинговые структуры, призванные прогнозировать риски? Ведь ежегодно тратятся миллиарды тенге на различного рода исследования, содержатся огромные штаты всяких подведомственных учреждений.
– В общем, с земельной реформой власти откровенно просчитались…
– Не только с ней. Возьмем процесс ужесточения правил дорожного движения. Чтобы сократить количество смертей в ДТП, решено было на законодательном уровне обязать днем ездить с включенными фарами, а детей возить в автокреслах. Потом вдруг все это начинают постепенно отменять. Если вспомнить первоначальную риторику, то теперь, выходит, наплевать на жизни людей? Пусть умирают?!
Когда бюрократический аппарат раздувается до бессмысленных пределов, он становится государством в государстве, которое даже сильнее своей первоосновы. Эта система непонятным образом работает сама под себя. Письмо иного министра порой бывает выше закона, принятого парламентом и подписанного президентом. Где остается Конституция – вообще непонятно. Полежал документ полдня в одном кабинете, день – во втором… Чем длиннее цепочка, тем сильнее искажается смысл, а главное – исчезает моментальность реагирования на чрезвычайную ситуацию.
– И так будет бесконечно, или все-таки придет какое-то осмысление?
– Оно придет тогда, когда цены на нефть безнадежно упадут и в полную силу развернется социальный кризис. Его признаки уже есть: вал преступности, суицидов, рост безработицы, протестных и депрессивных настроений. Социальный кризис неизбежно перерастает в политический. Вот тогда государство будет вынуждено повышать свою эффективность. Начнется сокращение госаппарата, станут привлекать «профессиональных пожарных». И тут уже будет не до вопросов, кто чей родственник или ставленник.
Пока же власть пытается переиграть народ, имитируя с помощью политтехнологов некоторое движение. Но мы давно уже не за «шахматной доской», а почти в состоянии войны с угрозами, которые встали перед нашим государством. Это и исламский радикализм, и экономические вызовы, и социальные проблемы. Чтобы их не было, между обществом и властью не должно быть баррикад. Однако власть, мне кажется, пока неадекватно воспринимает все эти угрозы и риски.
Пишите заявление в «Фейсбук»
– В обывательских кругах появилось мнение, что кто-то извне зомбирует наше общество на негатив.
– Это легче всего – искать виновника своих бед где-то на стороне. Проблема массовых настроений всегда лежит в плоскости социально-экономической ситуации и в способности властей обеспечить соблюдение минимальных прав и свобод. Люди способны терпеть голод, холод, лишения, инвалидность, выживать в нечеловеческих условиях. Но есть базовая вещь – чувство человеческого достоинства. Протест начинается тогда, когда идет произвол со стороны полиции, мажоров, которые нагло смеются в лицо обществу. Ведь великовозрастный подросток Усенов – не уникальное явление. Он – продукт системы. И на самом деле он бросил вызов не обществу, а государству. Он сильнее законов, подписанных президентом. Государство должно быть заинтересовано в том, чтобы пресекать выходки таких, как он. Но оно не пресекло, потому что оказалось беспомощным перед ним.
– А то, что СМИ и социальные сети со смаком расписывают случаи насилия, – это связано только с тем, что плохие новости продаются лучше хороших?
– И с этим тоже, но главным образом такое происходит оттого, что криминал остается единственной темой, на которую не распространяется табу. Когда нельзя или небезопасно проводить расследования, касающиеся хищений, коррупции, клановых войн, то роль «плохих парней» отводится не коррумпированным чиновникам или полицейским, а преступникам. Однако смакование деталей грязного уголовного преступления опасно для общего психологического фона в обществе, поскольку оно способно спровоцировать рост нездоровых фантазий у лиц с извращенным сознанием и стать косвенным инструментом пропаганды подобного поведения. Особенно когда в обществе отсутствуют базовые понятия добра и зла.
– Какую роль играют сегодня социальные сети и популярные блогеры в формировании общественного мнения?
– В условиях нелегитимности медиаполя они, по сути, стали системой информационного обмена между гражданами без участия государства. При этом их авторитет признают даже журналисты. Впрочем, об уровне последних можно судить уже по тому, что они перепечатывают посты в своих изданиях, подавая высказывание обывателя как информповод. В каком состоянии человек выложил свои мысли – адекватен ли, пьян был или трезв, – никто не учитывает. Просто пишут: «такой-то блогер заявил то-то», а попыток развить тему даже не предпринимается.
Но есть такой индикатор, как скорость формирования реакции населения. Если раньше в условиях классической пропаганды происходило событие, то об этом сообщалось в ближайших новостях по радио и телевидению. Вечером или утром новость в более развернутом виде выходила в газетах. В конце недели уже в виде аналитической статьи – в «толстушке». То есть реакция населения формировалась управляемо и последовательно. А сейчас принцип необратимости образа формируется через 20 минут после события с опорой на мнение какого-нибудь блогера.
На обычном языке это означает, что у вас не будет второго шанса произвести первое впечатление. Первое – самое устойчивое. Прав был блогер или нет, руководствовался ли он какими-то неизвестными мотивами – это уже никого не интересует. Потом, когда подают иную, отличную от блогерской, информацию, ей уже не доверяют. Тем более что аудитория очень тонко чувствует, что сегодняшние журналисты выполняют свою работу формально, без творческой инициативы.
Конечно же, когда-нибудь ложные лидеры, формирующие мнение населения, исчезнут, и аудитория последует за авторитетными экспертами. Но это произойдет не так скоро, а до этих пор влияние социальных сетей будет только возрастать. Гигантские мировые СМИ, подсчитывая предстоящие убытки, пытаются выработать сейчас правильный алгоритм действий и создать новые форматы, чтобы не потерять свою аудиторию. А наши СМИ этим явно не занимаются. У нас большинство журналистов даже не умеют работать в социальных сетях. Они остались в ХХ веке.
Просмотров материала: 2 331
