Заглянуть на «Радиоточку» перед премьерой и отлётом в Москву нашёл время Олжас Жанайдаров – драматург, сценарист, журналист, член Союза писателей и Союза журналистов России. Именно он автор пьесы «Джут», премьера которой состоялась, 20 октября, в театре имени Лермонтова. Уже был пресс-показ и, можно сказать, что медиа-сфера, посмотрев «Джут», шумела.
Источник: radiotochka.kz/17326-olzhas-zhanaydarov-avtor-pesy-dzhut-v-kazahstane-ya-by-ne-sformirovalsya-kak-dramaturg.html
С этой пьесой он занял первое место «Всероссийского драматургического конкурса «Действующие лица-2013». Этнический казах Олжас очень известен в российской литературной среде, и одно из его произведений даже стало предметом скандала. Несмотря на признание, он работает журналистом в окружной (районной. – Ред.) газете Москвы – ходит на пресс-конференции, занимается экономическими темами. Интервью о том, как драматургу в Первопрестольной живётся, как пишется, почему его пьесы запрещает Минкульт России, и каким ему видится казахстанское литературное пространство.
- Если биографические справки в интернете нам не врут – о вас есть страничка даже в Википедии – то вы переехали в Москву в восьмидесятых годах, ещё в детстве…
- Да-да, ещё во времена существования Советского Союза. Это был 1987 год. Мой отец военный, получил назначение в Москве. Причём мы переехали не сразу – транзитом через Ленинград, сейчас Санкт-Петербург из Алма-Аты.
- Можно вас назвать продуктом русской культуры и системы образования?
- В больше степени, да. Я отучился в московской школе, в институт пошёл московский. Воспитывался, в том числе, на произведениях русских классиков. В какой-то степени книжная культура моя основана на русской культуре. Но я ничего не имею против этого…
- Тогда интересно, откуда эти детали, народность? У казахской литературы же особый темпоритм, самобытность. И от вашей пьесы этим веет. Чувствуется, что история была написана не по книгам и учебникам. Скажем для читателей-слушателей, что пьеса «Джут» о голодоморе 30-х годов в наших краях, когда погибли два миллиона казахов. Главный герой Ахмет отрезает себе два пальца, чтобы накормить трёхлетнего сына, свою умершую грудную дочь Зере хоронит, привязав к ней камень и бросив в реку, его жена Сауле, кончает собой особенным способом – так как казахи режут баранов – воткнув нож в предсердие. Откуда эти подробности, Олжас, вам об этом кто-то рассказывал, это реальные факты из чьей-то жизни или они выдуманы?
- Произведение всегда состоит как из придуманных деталей, так и из исторических. Я их черпал из публицистических книг о том времени, из исторических исследований. Что-то мне рассказывал отец – у него свои истории на тему, потому что мой дед как раз малолетним ребёнком пережил весь этот период. В начале тридцатых годов ему было лет пять и, собственно, он всё это испытал.
Какие-то детали были элементом художественного творчества. Собственно это так и происходит – ты берёшь исторические факты, а потом твоя фантазия начинает искрить, и ты наполняешь это сочностью, многообразием подробностей.
Рад, что правдоподобно получилось. Я бы назвал это зовом крови. Хотя я и воспитан в Москве, на русской культуре, но это никуда не делось. И в детстве я всё это воспринимал – местную атмосферу. Я же до пяти лет жил в Алма-Ате. Это никуда не делось, это во мне живёт, сидит, помогает мне в творчестве, когда я пишу о казахстанских реалиях, о моих соотечественниках. Думаю, это сыграло роль – какое-то, знаете, внутреннее ощущение правды, когда ты творишь. Понимание на внутреннем уровне…
- Что могло быть, а что нет?
- Да. Это внутреннее ощущение, которое позволяло мне выстроить картину.
- Как ни прискорбно, такие произведения на историческую тематику у нас тут не получаются. Это зрителем воспринимается с подозрением, что конъюнктура, как будто писать об истории, о 550-летии Казахского ханства можно только по госзаказу. А ваша пьеса «Джут» человечная. Где та тонкая грань? Зрителя не обманешь?
- Я об это всегда говорю – меня в творчестве интересуют человеческие судьбы, отношения. Когда я приступил к написанию пьесы, то, прежде всего, видел цель в том, чтобы написать частную, камерную историю, историю семьи на фоне той тяжёлой катастрофы, которая случилась в 30-е годы в Казахстане.
Я не хотел писать эпичную, сугубо политическую историю – мне было это не интересно. Цель творчества, по крайней мере, моего – рассказать о человеческой судьбе, а на этом примере мы можем понять что-то большее, в том числе и о народе, о его историческом пути. Есть такая фраза: чтобы узнать вкус океана, не нужно выпивать весь его объём, достаточно попробовать каплю. Так же и у меня – чтобы узнать, что тогда происходило, каким был джут для народа, достаточно посмотреть, что происходило с одной конкретной семьёй.
И меня радует – судя по отзывам, которые поступают, – что это удалось: несмотря на то, что история частная, представляется весь масштаб тех событий, вся тяжесть тех страданий, которые испытал казахский народ.
Олжас Жанайдаров, автор пьесы «Джут»: В Казахстане я бы не сформировался как драматургНа фото: поклон актёров ГАРТД им. Лермонтова, задействованный в пьесе «Джут»
- Выйдя с пресс-показа, зрители – журналисты, блогеры, искусствоведы, общественные деятели – обсуждали постановку театра Лермонтова по вашей пьесе «Джут». Кто-то плакал, восхищался; кому-то не понравилось, другие критиковали игру актёров. Как вы критику воспринимаете?
- Совершенно спокойно.
- Не обидно?
- Нет-нет. Я уже выработал философское отношение к критике. Естественно, я прислушиваюсь, я внимаю всему. Но отношусь спокойно, потому что у меня уже был опыт, о котором вы говорили – там гораздо больше серьёзности по накалу…
- Мы к этому ещё вернёмся…
- Это не первая моя пьеса, не первый опыт постановки, я уже понимаю, что они могут вызывать разные эмоции. Это естественно для творчества – невозможно всем понравиться, у каждого своё восприятие.
Наоборот, меня радует, что возникла дискуссия – в интернете это наблюдалось. Можно даже задаться таким вопросом: а когда в последний раз театральная постановка вызывала такое бурное обсуждение, не криминальное происшествие, не политическое событие, а событие культуры? Мне кажется, это очень важно и хорошо. Потому что культура обычно на задворках жизни – признаемся честно – вспоминаем мы о ней не часто, и даже в новостях в первую очередь говорят о политике, экономике…
- Культура на «закрывашку»…
- Да-да. Она в конце. И когда события культуры вызывает общественное обсуждение, это радует: во-первых, значит, люди неравнодушны, а во-вторых, это развивает культурную жизнь и её деятелей, значит, всё, что они делают, это не зря. Значит, можно, действительно, глаголом жечь сердца людей, и театральными постановками, литературными произведениями вызывать отклик в людях.
- Среди отзывов о спектакле прозвучал и такой. Режиссёром был Рубен Суренович Андриасян (художественный руководитель русского театра драмы им. Лермонтова. – Ред.). А зрители, кто читал пьесу «Джут», сказали, что его постановка отличается от оригинала, сильно переделана. Я не соглашусь – пара сцен была, видимо, адаптирована под театр. Но не вошёл, на мой взгляд, важный момент из пьесы. Действие – это я для читателей – происходит в двух временах, в 30-х, где главный герой пытается выжить, и в современном мире, когда его внук Ербол приезжает в Москву, встречается там с журналисткой и просит её написать о джуте по истории деда. В одном из диалогов с ней Ербол говорит о том, насколько в советские годы не уважали казахский язык, как смеялись над тем, кто на нём говорил, как стыдились родного языка. Это вырезали из этических соображений?
- Раньше в Казахстане постановок по моим пьесам не было. И такой режиссёр (Рубен Андриасян. – Ред.) первым взял мою пьесу… Я был рад, что это человек с огромным опытом и высоким уровнем профессионализма. Я к Рубену Суреновичу отношусь с большим уважением.
Мы созвонились ещё несколько лет назад первый раз, обсудили пьесу, у него возникли вопросы, замечания. Так началось наше сотрудничество. В прошлом году я был на фестивале «Откровение», с ним встретился первый раз. Естественно, когда встречаются драматург и режиссёр, нужно выработать единую концепцию постановки, единое понимание. И текст адаптируется под конкретный театр. Я в этом не вижу ничего плохого.
Вообще пьесу – в чём и состоит её преимущество – могут взять 100 режиссёров, и будет 100 разных постановок. Это хорошо. Я за многообразие, приветствую интерпретацию. Хотя некоторые драматурги – у меня есть такие коллеги – которые чуть ли не в начале пишут, что ничего нельзя менять, вплоть до точки и запятой.
У меня другой взгляд. Говорится, что пьеса умирает при постановке, её режиссёр перенимает, а потом актёры, и таким образом она трансформируется. Это нормально. Поэтому и произошла адаптация. Я скорректировал текст. Во-первых, необходимо было чисто по техническим причинам ужать объём – сокращения, о которых вы упомянули, произошли в силу этих причин. А, во-вторых, нужно было учитывать, что это государственный театр, у него есть свой стиль, своя идеология, потому текст претерпел эти изменения.
Хочу сказать, что я постановкой остался доволен. Важный момент – я принимал участие в адаптации текста, видел репетиции, наблюдал за процессом превращения. А бывает, что ты узнаёшь, что где-то тебя поставили, приезжаешь и ужасаешься, во что превратили твой текст. А у нас произошло всё по обоюдному согласию, у меня претензий нет.
Самым главным оправданием этому, если хотите, можно назвать эмоции зрителей после спектакля. Подавляющее большинство высоко оценило постановку. Она вызвала ровно те эмоции, на которые я рассчитывал.
Олжас Жанайдаров, автор пьесы «Джут»: В Казахстане я бы не сформировался как драматургНа фото: Рубен Андриасян и Олжас Жанайдаров на предпоказе пьесы, Алматы, 15 октября
- А вы по-казахски говорите?
- К сожалению, я очень плохо знаю казахский язык. Я… конечно… испытываю…
- Ни в коем случае не оправдывайтесь! Это личное дело. Я спросила для общей информации.
- Конечно, для языка необходима среда, и без практики он мертвеет, даже если ты его учишь. На примере того же английского: мы все в школе, институте его учим, но если потом нет практики, он забывается. То же самое с казахским…
Хотя, я помню, мы когда переехали в Москву, нас родители пытались приобщить к казахскому – мы ходили в воскресную школу при посольстве. Мне было лет семь-восемь-десять. Учили не только язык, знакомились с казахской культурой, у нас даже был урок рисования.
- Читали казахских писателей?
- У нас какое-то знакомство происходило
- А сейчас вы не читаете, например, Ауэзова, Макатаева?
- Конечно, я знакомлюсь с литературой. Последних лет впечатление – я, наконец, прочитал Есенберлина «Кочевники». И по творческим причинам – у меня есть идея написать текст о средневековом Казахстане, о ханстве.
- Казахский театр, например, имени Ауэзова интереса не проявлял к «Джуту»? И почему, как вы думаете, может быть, у них достаточно материала?
- Моя постановка – это фактически первая постановка в Казахстане. Я надеюсь, что с этого начнётся театральная судьба моих пьес…
- Вам хотелось бы, чтобы они в Казахстане ставились?
- Конечно. Они и написаны о Казахстане, я и думал о том, что мои пьесы нужны зрителю казахстанскому, мне кажется, он их поймёт и воспримет. С тем же Ауэзовским театром я совершенно не против посотрудничать.
Сейчас постановка состоялась. И я надеюсь, что внимание получат мои тексты. Вполне возможно, что и в других театрах появятся постановки по моим пьесам.
- Хотела бы обсудить с вами ещё одну вашу пьесу. Пьесу для детей «Душа подушки». Действующие лица в ней – подушки в детском саду, каждая отличается по внешнему виду, каждая помогает видеть сны разным детям. Но все они набиты пухом и пером, кроме одной, внутри которой гречка. И достаётся она такому же отличающемуся мальчику с аллергией – Косте. История заканчивается тем, что Костя и необычная подушка-мальчик «Гречик», над которой все смеялись, подружились, и ребёнок забрал её домой. Российская общественность углядела здесь пропаганду гомосексуализма, и министерство культуры РФ запретило эту пьесу…
- «Общественность» - это громко сказано.
- Отдельные люди?
- Это не то, чтобы отдельные люди, а отдельный департамент – чиновники из министерства культуры, которые выдали такую рецензию на спектакль. Когда случилась эта история, пьесе уже было два года, она была поставлена в театре, и все её воспринимали нормально до тех, пор пока министерство культуры не увидело в ней то, что увидеть можно с большим трудом.
Сразу возникает ряд примеров в этой связи и логичный аргумент. Если рассматривать любое детское произведение с этой точки зрения, что тогда мы можем сказать об отношениях Малыша и Карлсона, крокодила Гены и Чебурашки. А в «Маше и Медведе» вообще непотребство творится какое-то… Если с этой точки зрения копать. Каждый видит в меру своей испорченности.
- Вы переживали?
- На самом деле, нет. Я воспринял это с иронией, даже, можно сказать, с усмешкой. Это настолько было нелепо. И потом – когда началось обсуждение этого обвинения, все здравомыслящие люди, подавляющее большинство театральных деятелей, встали на мою сторону.
- И было экспертное заключение…
- Даже была проведена независимая экспертиза крупных специалистов в области детской педагогики, психологии, театра, которые пришли к однозначному заключению, что ничего такого в пьесе нет, и всё это – буйная фантазия чиновников.
Мне кажется, совпало просто несколько факторов. Чиновничья психология – где-то за год до этого вышел закон «О запрете пропаганды гомосексуализма». Вы знаете, закон существовал, но не применялся, потому что поводов не было. А нужно было как-то отчитаться: «Мы нашли кое-что. Не зря закон существует». Вот и проделали такую вещь.
Олжас Жанайдаров, автор пьесы «Джут»: В Казахстане я бы не сформировался как драматургНа фото (с личной страницы в Facebook) слева направо: Олжас Жанайдаров, худрук «Театрального особняка», где шла «Душа подушки» и режиссёр Валерия Приходченко, которая пьесу ставила
- Пьеса до сих пор запрещена в России?
- На самом деле, «запрет» - это громко сказано. Потому что цензуры вообще не существует в России на официальном уровне – это антидемократично, и конституция говорит о другом. Она не запрещена, её может поставить любой театр, поставить любой режиссёр, она доступна для чтения, для постановки, с этим никаких проблем нет.
Просто получилось, что она приобрела ареал скандальности. С другой стороны, мне потом друзья и знакомые говорили: «Знаешь, ты даже если бы захотел, не смог бы прославить свою пьесу».
- О таком пиаре только мечтать
- Да, о пьесе сразу узнало огромное количество людей. Всё-таки не зря говорят: если хочешь что-то прославить, запрети это. Запретный плод сладок: сразу огромное количество людей, которые к театру никакого отношения не имели, бросились читать пьесу и искать: «А что же там было такого необычного, в чём её обвиняют?» Думаю, многие остались разочарованы, потому что они надеялись найти «клубничку», а ничего такого там нет. В определённой степени даже мне помогла эта история в плане продвижении.
- В вашей биографии, Олжас, говорится, что вы, получив высшее образование, работали менеджером в турфирме и администратором в гостинице, а потом решили сменить род деятельности и занялись писательством. Это, действительно, так?
- Это, действительно, так. Я окончил экономический институт. Год работал в турфирме, год работал в гостинице. У меня образование неспециальное. Но дело в том, что писать мне нравилось всегда – с самого детства. Я и в школе писал заметки, наблюдения, стихи, рассказики. Но тут сыграл роль стереотип: что такое литература, писательство вообще? Что-то несерьёзное, разве этим можно зарабатывать? Разве эта профессия? Ты не можешь прийти в какое-то учреждение и устроиться на работу писателем, ты не можешь получать за это зарплату.
Поэтому, когда я закончил школу, из практических соображений я пошёл в экономический вуз, чтобы получить профессию, которая бы меня кормила. Я думал, что литература останется моим хобби. Но в какой-то момент – курсе на третьем, четвёртом – я понял, что литература меня не отпускает, я продолжаю писать, продолжаю об этом думать, интересоваться, творить. Я уже закончил институт, но ещё не решался пойти всё-таки в эту сфере, у меня были сомнения: может быть, это блажь такая, поработай ещё по специальности! Я поработал, и понял, что экономика – это не моё. Я не могу сидеть в офисе или в той же гостинице менеджером. Конечно, могу чисто физически, но это не приносит удовольствие. И я понял, что нужно заниматься тем, что действительно люблю.
- А в России писатель может своим ремеслом себя прокормить?
- Я думаю, это тяжеловато. Удаётся только очень крупным звёздам, которые достигли определённого уровня известности и мастерства. Таких людей очень немного. Порой им приходится даже – для того, чтобы заработать – жертвовать художественными свойствами. Я имею в виду, что это превращается в конвейер: нужно писать много книг, а когда ты пишешь много, то не успеваешь вкладываться в них серьёзно, поэтому они получаются иногда халтурными.
Путь литератора тяжёл с материальной точки зрения. У драматурга в принципе есть возможность зарабатывать только своими пьесами. Опять же – если он достиг определённого уровня, и у него достаточное количество пьес, и они идут в большом количестве театров – естественно, он получает за это деньги.
Но в этом смысле я не очень типичен. Я по-прежнему занимаюсь тем, что хочу, и пишу, что хочу. Можно писать на заказ – драматурги этим занимаются, и писатели. Этим можно себя прокормить. Но я пока исповедую другой путь: у меня есть замыслы, хочу их в первую очередь претворить в жизнь. Может быть, у меня темп не очень высокий, мой стандарт – одна пьеса в год.
- Не Дарья Донцова
- Я стараюсь сделать упор на качество. Пишу медленно, но при этом мне важен результат и художественное содержание, и уровень текста, который я пишу. Пока вот так.
- Вы знаете, как с этим дела в Казахстане обстоят?
- В каком смысле?
- У нас появляются писатели – новая волна, можно сказать. Конечно, это не так развито, как в России. Например, детский писатель Тоня Шипулина – она не смогла здесь найти издательств, которые бы её напечатали. Только в России. А здесь издательства совершенно не проявляют интереса. С другой стороны, киношники и театры жалуются на то, что нет сценариестов…
- Я об этом знаю. Впервые об этом услышал, когда в прошлом году приезжал в Алма-Ату на международный фестиваль «Откровение» – меня пригласили как члена жюри. Я тогда познакомился со многими людьми очень интересными, пообщался с деятелями и театра, и культуры, и писателями. У меня тогда появилось представление, что тяжёлая ситуация сложилась – я буду отвечать за свою сферу – с той же драматургией. Что пьес современных актуальных, близких читателю-зрителю, очень мало. Это движение, драматургическое, оно фактически отсутствует – что сильно в России, там существует множество фестивалей, у драматургов есть возможность поучаствовать во множестве конкурсов. Я, собственно, так и состоялся.
- Для слушателей отмечу, что вы так или иначе участвовали и побеждали в семи конкурсах драматургических. По двум вашим рассказам «Таня» и «Лапида блюз» сняты фильмы…
- Да-да. Один даже – по рассказу «Таня» – «И через тысячу лет» (название фильм. – Ред.) стал хитом в социальных сетях и получил широкое распространение.
- В Казахстане вы могли бы таких результатов добиться?
- Я думаю, что при той ситуации, которая существует сейчас, мне было бы трудно как-то сформироваться… зрело… как драматургу. Знаете, всё-таки очень большую роль играет среда.
- Конкурентная среда.
- Конкурентная среда, среда питательная, которая тебя как творческого человека развивает. В России с этим всё-таки, стоит признать, получше дело обстоит.
- А почему, как вы думаете, у нас вот так?
- Я думаю, прежде всего, потому, что театральной культуре Казахстана не очень много лет. Если взять старейший Ауэзовский театр – ему 90 лет. Если взять в России театры – Малый театр, МХАТ, Большой театр в Санкт-Петербурге, Москве – театральная культура существует больше 200 лет. Естественно, эта разница сказывается. Там сформирована эта среда гораздо раньше… Театральные личности в большом количестве были и сейчас есть. Мне кажется, это одна из причин, что в Казахстане пока…
Молодая культура в Казахстане – театральная. Относительно, конечно, но всё же. Это одна из причин, мне кажется, довольно важных. Другая – я упомянул про театральных личностей – всё-таки, чтобы среда была сформирована, нужны энтузиасты, нужны деятели, которые могли бы, выражаясь молодёжным языком, организовать движуху. Которые могли бы сформировать поле – личность всегда обладает большой харизмой, энергией, знаниями. Они сами формируют вокруг себя вот это поле притяжения и поле развития, да? В которое попадая, остальные люди также начинают развиваться и делать что-то новое, интересное. И вот это одна из проблем – в Казахстане таких людей не очень много.
Но в этом смысле я оптимист. Даже если сравнивать с тем, что было лет десять-двадцать назад, мне кажется, определённый прогресс виден. Возникают всё новые театры в той же Алма-Ате. Когда я приезжал на фестиваль в прошлом году, я увидел, что существуют независимые театры, где люди что-то делают, причём что-то современное.
Кстати, одна из целей фестиваля была – организовать площадку для знакомства, для того, чтобы представить какие-либо проекты. Таких площадок, может быть, очень не хватает, и нужно, чтобы их появлялось всё больше и больше, где люди, у которых есть потенциал… Я верю, что есть у людей потенциал к творчеству, художественному развитию, чтобы делать что-то интересное, новое, здесь, в Казахстане. Просто не существует пока вот этих каналов, площадок, конкурсов, фестивалей, где они могли бы всё это выразить. Вопрос времени, я думаю.
Просмотров материала: 3 255
