"Когда по миру езжу, я везде встречаю казахов. Ученые, компьютерщики, врачи, юристы. Они очень скучают, но они просто переросли эту родину свою в сознании своем. И родина их отторгла, потому что среда или воспринимает, или съедает, или отталкивает"
Сказано в интервью camonitor
- Мало кто знает, что ты, помимо всего прочего, профессиональный спортсмен и имеешь звание мастера спорта международного класса по мини-футболу. И в этом смысле ты ломаешь стереотипы: “А-а, спортсмен, ну все понятно! В принципе, хороший парень, но, наверняка, тупой”. Ермек, откуда интеллект у тебя такой? Семья, школа, университет, гены?
- Представление о том, что если спортсмен, то тупой – сформировалось, наверное, в последние годы. Я могу привести в пример футболистов-интеллектуалов – тот же Всеволод Бобров, братья Старостины. Это очень образованные люди. А что касается меня… У меня мама была преподавателем русского языка и литературы в казахских классах, а также казахского языка и литературы в русских. Отец у меня тоже в школе работал. Поэтому у нас дома всегда была богатая библиотека, фонотека.
С детства были большие такие пластинки, там был богатый набор. И Курмангазы, и Татимбет, и Каршыга Ахмедьяров, и Дина Нурпеисова, и Кенен Азербаев. И в то же время на другой полке были Бах, Брамс, Бетховен, Моцарт, Лист, Вагнер. Я вообще думал, что это все наше. Я думал, Моцарт тоже казах. Я особенно не задумывался насчет имен.
- Ты учился в казахской школе или в русской?
- Сначала я пошел в русский детский сад. Потому что в те годы это не то что было престижно, а веянием времени. В порядке вещей. Но недели через две меня из детского сада забрали, потому что я не мог ориентироваться в русской среде. Я не знал по-русски, я девочкам говорил “дурак”. Не понимал, зачем тихий час – поели и спать. Играть же надо! Я же дикий был человек. Я же гордый потомок кочевников, а тут – строем в туалет.
И я часто убегал, и всякий раз придумывал разные способы убегания. Нас строем водили в туалет. На улице был туалет, колхозный такой. Воспитательница приводит, на улице ждет, группа пошла, потом следующая, с одной стороны – мальчики, с другой – девочки. А я хитрый – предусмотрительно пришел, заранее расшатал гвозди, чтобы доски могли раздвигаться. И когда нас повели в туалет, все вышли, а я раздвинул доски, вышел с той стороны, задвинул доски и ушел…
- Ты считаешь себя продуктом русской культуры в некоторой степени?
- Конечно.
- Ты можешь сделать допуск, кем бы ты стал и состоялся бы как личность вне рамок русской культуры?
- Это вопрос фундаментальный. Если бы я родился, допустим, в Испании, естественно, я бы впитал в себя все испанское плюс какую-то часть западной культуры. Если бы я родился в Америке, это была какая-нибудь другая культура. Тем более что я жил в Америке, я знаю, что это была бы какая-то субкультура космополитичная – отовсюду понемножку. Но поскольку мне повезло родиться здесь, то была всеобщая русификация. И когда сейчас отворачиваются от всего русского, что я часто наблюдаю, – это неправильно.
Я благодарен тому, что был такой период – насильственный или идеологизированный, когда мне было позволено приобщиться к великой русской культуре. Если мы говорим о литературе, о живописи, о музыке. Через русскую культуру, через русский язык я смог попасть в литературу западную. Это было все переведено и на очень хорошем уровне.
Вся научная, вся философская литература… Очень многое до сих пор на казахский не переведено или переведено в убогом виде. Поэтому нельзя от этого отворачиваться. Я получил образование здесь, потом я получил образование в Москве – той традиционной Москве, не современной, а той. Моими мастерами были выдающиеся люди – Валерий Семенович Фрид, Юлий Дунский, Рязанов, Митта, Мережко, Черных. Извини, это люди, на которых стоял и стоит великий русский кинематограф, советский кинематограф. Их мастерами были Каплер, Эйзенштейн, Довженко.
Если говорить обо мне, то получился такой симбиоз. Да, я родился в ауле, причем в таком казахском, очень аутентичном. Когда пришел в детский сад, то даже по-русски говорить не мог. Потом пошел в первый класс. Как-то незаметно не то, чтобы стало вытеснять, а это русское стало во мне сожительствовать. Не было отторжения.
Я даже если захочу, от этого уже не уйду. Когда в Америке жил, я сны видел на казахском языке. Видимо, какой-то участок мозга за это отвечает. А потом, когда приехал сюда, я по-английски сны какие-то видел.
Я благодарен тому, что так все сложилось. Я уже много чего наслышался в свой адрес и хорошего, и плохого. Но хулу и похвалу приемлю равнодушно. Отболел я всеми этими комплексами.
- В последнее время ты дал несколько чрезвычайно глубоких и критических интервью, у тебя были публикации. Это так или иначе затрагивает существующее положение вещей, политику. Та же девальвация – она ведь не первая, которую мы пережили. Но почему так болезненно именно на эту отреагировали? Пять лет назад было то же самое, но реакция не была такой обостренной…
- Да не в девальвации дело. Дело в том, что я наблюдаю, как постепенно мы теряем страну. У меня такое ощущение, что я ее теряю. Потом я начинаю лазать по разным информационным источникам. Кто-то говорит, что 300 миллиардов долларов вывезено в оффшоры. Где-то я наталкиваюсь на цифры, что количество потребления алкоголя в Казахстане – 11 литров на человека, а предельно допустимый уровень – 8 литров, после этого идет деградация нации.
Потом я читаю, что по количеству суицидов мы опережаем все центральноазиатские страны. Я не нагнетаю – это информация из открытых источников. Я же не сижу в только кабинете, я общаюсь с людьми. И чувствую, как нагнетается какая-то энергия отрицательная, она плохо заряжена. Она очень агрессивна в сути своей, она накапливается. И эта девальвация… Бывает же: стакан полный и капельку еще, и все – люди пошли на площадь. Не я же их позвал туда. Не видеть, не замечать этого нельзя!
- Но кто в этом виноват: власть, общество, мы с тобой, наши друзья, соседи?
- Это наше любимое дело – искать виноватых. Не надо сейчас виноватых искать. Мы в этой лодке все. 17 миллионов – что это такое, боже мой? 2,5 миллиона – школьники, полмиллиона – детский сад. То есть 3 миллиона – это дети. Реально действующего населения очень мало. Что нам делить? “Ты по-казахски не знаешь, алфавит давайте переведем, давайте название поменяем” – это все не то! Есть более важная тема: “Ребята, в этой лодке дно пробито. Вы что, не видите – мы тонем?!”
- Мы стали жить лучше, мы стали жить сытнее, мы стали лучше одеваться, но при этом мы становимся абсолютно бескультурными. Почему?
- Да, мы стали жить сытнее, нам есть что надеть, но я не думаю, что мы стали жить лучше. Очень много отвлекающих моментов. У людей сформировано фрагментарное мышление, в людях вбито сериальное сознание. Человек не может сосредоточиться ни на чем. Информационный поток бешеный. Стоит проблема выбора. Посмотри, какое количество газет, сайтов, телевизоров плюс гаджеты.
Недавно в Шымкенте мы показывали кино. Я наблюдал катастрофу, потому что 90 процентов зрителей (а там было около тысячи человек, по-моему) сидят в телефонах. Во время фильма. У всех светятся телефоны. Показывал “Кемпир”. Это был тестовый показ. Я специально повез, там же еще есть казахский язык.
- Кстати, язык, на котором говорят в фильме, просто изумительный, я не в качестве комплимента тебе говорю. Я временами закрывал глаза, и мне казалось, что я уношусь в детство. Такой исконный казахский язык, юмор… И такая реакция в колыбели казахской цивилизации?
- Да, кучка вот эта – слепок сегодняшнего дня: 10% еще пытаются мыслить, а остальных мы потеряли.
- Ты затронул сложную тему. Хочу как казах казаха спросить тебя вот о чем. Один мой друг, неглупый человек, утверждает, что мы, казахи, еще не состоялись как нация, и отсюда все наши проблемы: разобщенность, отрицание опыта, непонимание. Что ты думаешь по этому поводу?
- Я от казахов бежал в 1991-м. От казахов и от всего казахского. Я бежал в Штаты, потому что я не мог уже это все выносить. Потому что мне было досадно, мне было стыдно, мне было дискомфортно. Последней каплей было, когда мы в Союзе писателей – Мурат Ауэзов, Сатимжан Сатбаев, Бахыт Каирбеков, Бахытжан Канапьянов, Акселеу Сейдимбеков – создали коллегию по литературному переводу. Такая своеобразная “могучая кучка”.
Я переводил Шакарима, Ахмета Байтурсынова, Мыржакыпа Дулатова. И тогда же начались какие-то выборы в депутаты, что ли… И Мурата Мухтаровича как кандидата выдвинули. Было памятное собрание в Союзе писателей Казахстана, на котором выясняли, достоин Мурат Ауэзов быть депутатом или нет? И вот тогда все вскрылось.
- Его стали топтать? Называй вещи своими именами…
- Там такие вещи говорили, что мне даже сейчас стыдно произносить. Я на этот бардак посмотрел, подошел к Мурату Мухтаровичу. Этот человек носит фамилию Ауэзов. Он подавленный совершенно. Говорю: “Мурат-ага, все это предел. Это бесполезно. С ними ничего не сделаешь”. Эта свора. Понимаешь, с ржавчиной ничего не сделаешь. И я свалил…
- Ермек, стоп. Сейчас я хочу тебе предъявить, как ты предъявил создателю “Санта- Барбары”. Вот ты взял тогда и уехал, а потом стало еще хуже, потому что один уехал, другой замолчал, третий отвернулся, четвертый закопался. А зачем ты уехал? Может, надо было бороться? И тогда бы ты эти интервью глубоко копающие и обличающие не давал? Кому ты сделал хуже уехав?
- Принимается. Когда наезжают на тебя, это еще можно пережить. Но когда подвергают обструкции твоих близких, то это невыносимо. Еще была свежа в памяти история с Ильясом Есенберлиным, когда в Москву приволокли два чемодана компромата, только лишь для того, чтобы он не получил какую-то там премию. Я был так разочарован, в депрессии. И да – я убежал, я свалил. И уже должен был получить гражданство. И звонит Алтынбек Сарсенбаев покойный: “Где ты шатаешься? Давай возвращайся! Я стал министром культуры”. И то я долго думал – возвращаться или нет.
Но я ведь не остался там. Когда по миру езжу, я везде встречаю казахов. Ученые, компьютерщики, врачи, юристы. Они очень скучают, но они просто переросли эту родину свою в сознании своем. И родина их отторгла, потому что среда или воспринимает, или съедает, или отталкивает.
- Грустный вывод напрашивается: наше казахское счастье там?
- Они там себя очень хорошо чувствуют. Я, кстати, тоже достаточно хорошо себя там чувствовал. У меня все уже было. Я прошел период адаптации. А это очень непростой процесс. Когда я все это прошел, я довольно комфортно себя чувствовал. Но все равно я же вернулся!
- Тогда, Ермек, тот уровень неприятия частью казахского общества фильма “Келiн” для тебя не должен был стать неожиданным?
- Абсолютно! Я этого ожидал. Я же никогда не забываю, где я живу…
Просмотров материала: 3 356
