На встречу с известным режиссером и сценаристом Лаврентием Соном, с которым знаком вот уже почти 20 лет, я шел с тревожной мыслью... Помню случай, когда позвонил ему в Корейский театр, где он трудился худруком: «Лаврентий Дядюнович, я хотел узнать, на месте ли вы и можно ли подойти». На что мэтр казахстанского корейского искусства ответил афористично: «Я-то на месте, но другие считают, что я не на месте»… Предстоящий разговор касался темы казахстанского патриотизма, а сомнения появились из-за того, что это, казалось бы, непоколебимое понятие у нынешнего поколения вряд ли популярно… Впрочем, договоренность уже была, и с порога я сразу же попытался взять быка за рога.
– Лаврентий Дядюнович, что такое для вас казахстанский патриотизм?
– Есть такие вещи, которые вненациональны или наднациональны. Вот, допустим, пословицы или поговорки. Ну, вы все знаете свойства хрена, так вот у русских имеется выражение, что если взять и положить этот овощ на что-либо, то становится сразу легче: «Огород без хрена – что стадо без пастуха», – считается, что без пилюли и жизнь покажется несладкой.
То же самое с патриотизмом: я не думаю, что существует казахский патриотизм или, скажем, русский – это понятие, по-моему, универсальное. Просто оно проявляется в переломные моменты, когда отечеству становится особенно трудно или, наоборот, за достижения соотечественников душа переполняется чувством гордости! Как говорится, и огонь, и воду, и медные трубы проходишь с одинаковым испытанием на прочность. Патриотизм – как и чувство любви или преданности вненационально, оно проявляется или нет по отношению к своей стране. Оно может быть приобретенным, как, допустим, у нас, корейцев, попавших в Казахстан после депортации из Дальнего Востока в 1937 году…
– Вы помните те лихие годы?
– Я родился уже здесь, в Уштобе, в 1941-м, поэтому, естественно, о самом переселении ничего не могу помнить, но у меня со временем появилось чувство патриотизма к Казахстану.
И у всех депортированных в Казахстан народов рано или поздно это чувство патриотизма неизменно проявлялось – у тех же немцев, чеченцев и представителей других национальностей.
Еще в советское время, когда я начал работать в Алматы после ВГИКа, меня усердно стал звать в Киргизию мой сокурсник Улан Токомбаев. Он говорил, что нужны мозги: даже добился через Чингиза Айтматова предоставить мне во Фрунзе квартиру через полгода…А в Алматы я уже два года мыкался со своей мамой по квартирам.
Но я не мог уехать, хотя до киргизской столицы отсюда каких-нибудь двести с лишним километров: что вы, что вы, я родился здесь, в Уштобе, зачем мне Киргизия?
Это можно объяснить по-разному, но я говорю искренне, что у меня было патриотическое чувство к своей земле, и я не мог ее никак покинуть!
– Это пример, так сказать, когда вы проходили через огонь и воду? А как же с медными трубами?
– Меня лет 12 назад вдруг пригласили во французский Вильсурьон на фестиваль документальных фильмов, где мне вручили первый приз за документальную картину «Директор школы».
По-французски я не понимаю, ко мне приставили переводчицу – не вспомню теперь, кажется, Соколова – русскую, вышедшую замуж за француза: когда объявили победителя конкурса, она стукнула меня по коленкам – «Это же вам вручают главный приз!» – я опешил, правда, краем уха услышал свою фамилию с французским прононсом, но до конца не понял…
Спрашиваю организаторов, как к вам попал мой фильм? – они отвечают, что получили VHS-кассету от немецкого продюсера Юргенда: я уже не помню, как к нему попала-то кассета, просто раздавал их своим знакомым… Но никто не знал на фестивале, где же находится этот Казахстан, однако чувство гордости за свою страну – прямо в груди йокнуло – я тогда испытал!
– Лаврентий Дядюнович, вы известны эпизодической ролью японского генерала в знаменитом фильме «Транссибирский экспресс», где ваш персонаж под видом портного приходит на смотрины главного героя фильма, которого сыграл наш патриарх Асанали Ашимов. Скажите, как вы, сценарист, и вдруг попали в эпизод?
– Это все Андрей Кончаловский, которому принадлежит вообще идея фильма и который написал первоначальный вариант сценария… Я был задействован в этой картине в качестве редактора.
Так вот, подходит ко мне однажды режиссер фильма Эльдор Уразбаев и говорит безаппеляционно: будешь играть японского генерала, мол, и Андрей Кончаловский так считает. Ну, я стал отнекиваться, шутка ли, ведь никогда перед камерой не играл, а тут Кончаловский, он же Михалков, мне и объясняет: ты знаешь, Ларик, я знал одного японца в жизни, и тот оказался корейцем! – намекая, что писал эпизодическую роль под меня.
– А как вы вообще попали в кинематограф?
– В Свердловске (ныне Екатеринбург) я учился в радиотехническом техникуме после школы, где у меня почему-то проявилась любовь к пению и я пристрастился ходить в государственную филармонию петь в академической капелле в качестве второго баса, – и даже получать за это зарплату.
После окончания техникума попал по распределению в почтовый ящик под Барнаулом, но там страшно тосковал, хотя и получал по тем временам неплохую зарплату, но тосковал по… пению.
Рядом не было ни филармонии, ни театра, ни, на худой конец, даже задрипанного сельского клуба. Мне помогли старшие цеховые товарищи, кстати, настоящие коммунисты, вырваться из Барнаула.
В Алма-Ате я устроился старшим лаборантом в Сектор ионосферы Академии наук, это в горах, которая тоже сыграла роковую роль в моей жизни. Видимо, странный неземной пейзаж – антенные поля в яблоневых садах и горный воздух, – все это наталкивает человека на выдумки и фантазии…
И я стал писать стихи и рассказы, которые начали публиковать в «Ленинской смене». Но почему-то я четко знал тогда, что литература – это такая высота, которую мне не достичь, поэтому в Литературный институт я не пошел, наткнулся в справочнике на сценарный факультет ВГИКа и решил поступить туда…
– Вот так вот решили и поехали – поступили?!
– Если бы я знал тогда, с какими испытаниями мне придется столкнуться, вряд ли бы решился. Я не знал о кинематографе решительно ничего, – только смотрел, как и все другие люди, фильмы в кинотеатрах, по телику.
Во-первых, в год на сценарный факультет отбирали всего десять человек, значит, конкурс был огромный: я помню, говорили, что на наш факультет сдали документы свыше 600 абитуриентов, то есть 60 человек на место.
Во-вторых, я со своим «культурным багажом», я ведь технарь, мог провалиться на любом из четырех творческих экзаменах по специальности (к тому же было еще четыре общеобразовательных экзамена). К счастью, меня спасла моя страсть к пению, а значит, к классической музыке и … мои рассказы, написанные по мотивам моей работы на космической станции!
Мой этюд назывался «Один день из жизни Ионосферной станции» – и он понравился мастеру Катерине Николаевне Виноградской, она набирала курс, из-за своей необычной темы. В те годы – а это был 1963-й – космическая тема была, пожалуй, самой популярной – у всех на устах еще звучало имя первого космонавта Юрия Гагарина.
Одним словом, я каким-то чудом поступил во ВГИК… И только когда начал учиться в главном кинематографическом вузе, стал понимать, что такое кино. И учился в мастерской у Виноградской Катерины Николаевны – классика советской драматургии. И надо же, после окончания института из нас десятерых ее студентов до сих пор в кино работаю только я.
– Какое знакомство во ВГИКе вам особенно запомнилось?
– У меня было знакомство с японским студентом из режиссерского факультета: Кадзо Окадо учился в мастерской у Михаила Ромма. Подружились, у них еда приблизительно такая же, как у корейцев. Вот отучились, и он уехал в свою страну. А потом встретились только через двадцать с лишним лет…
– Уже после развала СССР?
– Да, Кадзо приехал в Казахстан со съемочной группой, нашел меня. И мы, вспоминаю, как-то выехали на съемки в Уштобе, а надо было заправиться топливом – дорога дальняя. А в то время почему-то бензин распределялся только по талонам, причем, заправляли машины только с государственными номерами.
Ну, я подхожу к заправке, где сверху написано: «Бензина нет», а внизу для непонятливых: «Бензина совсем нет». Подхожу к работнику, говорю ему по-казахски: брат, вот еду с японцами в Уштобе на съемки, очень нужен бензин, японцы, мол, тоже люди…
Парень-казах молча выслушал, и на чисто корейском выпалил: «Брат, говорю же, бензина нет…» И вот так: я ему на казахском, вспоминая весь свой небогатый лексический запас казахского языка, а он мне – на корейском, оказалось, что он вырос в Уштобе…
Пока я уговаривал этого парнишку, его помощник, смотрю, уже заливает нашу машину бензином. Вот и в таком виде, кстати, проявляется порою казахстанский патриотизм – видя иностранцев, парнишка поддержал меня: не ударить лицом в грязь!
– Лаврентий Дядюнович, в майском номере «Простора» прочитал ваш великолепный сценарий «Улыбка МоныЛяззат»: на одном дыхании, и поймал себя на мысли, что несмотря на почти сказочный сюжет, во все, что происходит в рассказе, хочется сразу же поверить… Скажите, как у вас получается (помню еще по рассказу «Площадь треугольника»), что все написанное вами, оживает и, кажется, живет своей жизнью.
– На выдумки у меня не хватает фантазии, поэтому со студенческих лет я опираюсь исключительно на свой жизненный опыт. Все сценарии поэтому пишу быстро: месяц думаю, потом дней за 10 напишу. Однажды лишь в жизни мне пришлось написать сценарий по заказу – про егерей – так я промучился целый год…
В «Улыбке МоныЛяззат» вот такая вот байка: кому в дом попадет репродукция знаменитой «МоныЛизы» Леонардо да Винчи, там хорошие дела творятся, и, в конце концов, молва об этом достигает не только пределов Казахстана, но и заграницы. Сообразительные деловые люди даже хотели клонировать МонуЛяззат, но не тут-то было.
Одним словом, руководство района решило повесить эту картину в своих кабинетах. То есть в жизни, особенно в наши тяжелые дни, нужна вера во что-то светлое или чудо в виде подобной МоныЛяззат, чтобы люди не отчаялись, а созидали, и видели плоды своего труда. МонаЛяззат – это так три бабушки нашего аула обозвали нарисованную на знаменитой картине женщину: «Какая еще Мона Лиза – это же наша дальняя родственница Ляззат!»
– Лаврентий Дядюнович, вот вы практически всю жизнь прожили в Казахстане, служили казахстанскому кинематографу, сняли ряд документальных фильмов о диаспорах в Казахстане (в частности, о немцах, чеченцах, русских, турках, курдах, корейцах), написали рассказы и повести, также отдали немало творческих сил единственному за пределами исторической родины Корейскому театру, будучи худруком… Что бы вы посоветовали молодым людям, которые, к сожалению, часто покидают родину в поисках лучшей доли?
– Я думаю, для общего кругозора и развития творческой личности необходимо побывать за рубежом, даже пожить там. Никого нельзя осуждать, потому что у каждого это очень субъективный момент: так или иначе творческая личность ищет антитезу, то есть по природе своей сопротивление или противовес.
И только в процессе преодоления трудностей и появляются, собственно, произведения литературы или искусства. С другой стороны, я понял, с каким подтекстом ты задаешь вопрос: что же сказать по этому поводу – у каждого свой выбор. Могу с уверенностью сказать только одно: в основе нашей жизни – труд, созидание. И, в принципе, не важно, где трудится наш человек – у себя дома или на чужбине, потому что рано или поздно он вспомнит родную землю. Одним словом, человек, по-моему, все равно живет ради своей родины: где бы он ни проживал, и даже на чужбине, он может принести в первую очередь пользу Казахстану!
Беседовал Юрий Цай
Просмотров материала: 2 463
