Совсем скоро будет объявлено о начале реализации «второй пятилетки» ФИИР. При этом общество, кажется, не до конца разобралось, чем же завершилась первая пятилетка. Одно из двух: либо она завершилась ничем, либо о ее результатах плохо рассказали. Давайте попробуем разобраться в этом.
Источник: газета Литер.
ФИИР, если кто еще не в курсе, – это форсированное индустриально-инновационное развитие. Была принята специальная государственная программа – ГП ФИИР, которая реализуется с 2010 года. И все эти пять лет не утихают споры вокруг ее эффективности. При этом в обсуждении ФИИР присутствуют крайние точки зрения.
Одни, например, говорят, что нашу страну спасут инновации, так как весь мир живет новыми технологиями, и, если мы срочно не создадим в Казахстане Силиконовую долину, мы окажемся далеко в хвосте. Им возражают, как правило, сторонники другой крайности: мол, Казахстан – страна сельскохозяйственная, с патриархальным укладом, и любые инновации нам просто противопоказаны, так как они разрушают привычный уклад жизни и сами основы культуры и мировоззрения казахов.
При обсуждении специальных экономических зон наблюдается то же самое: одни говорят, что во всем мире только благодаря СЭЗ происходит рост, надо их создавать чем больше, тем лучше, давать бизнесу послабления, и все заработает само собой. Им возражают те, кто считает, что нечего подражательством заниматься, мы другие. В Казахстане не работает то, что работает во всем мире: мы, мол, попробовали, но ничего не получилось.
Удивительно, но даже вопрос диверсификации экономики обсуждается с полярных позиций. С одного фланга доносятся крики о том, что мы больны «голландской болезнью», поражены «нефтяным проклятьем», надо срочно все силы бросать на развитие несырьевых отраслей. С другого фланга им возражают: нет, нефть – это «дар Божий», мы хотим и будем жить как в Кувейте, Катаре или Бахрейне, скоро Кашаган даст нам столько нефти, что мы удвоим-утроим ВВП на душу населения, и все забудут про ФИИР как про страшный сон.
Радикальное размежевание по вопросу, нужна ли нам индустриальная политика, влечет столь же радикальные оценки результатов первых пяти лет реализации этой политики: от абсолютной взахлеб восторженности (мы открыли 537 новых объектов, создали 40 тысяч постоянных рабочих мест!) до безапелляционного отрицания какой-либо результативности (ГП ФИИР провалилась, ни одна из задач не решена).
При этом, замечу, все дискуссии такого рода ведутся, как правило, на уровне экспертов, а простой человек по-прежнему плохо понимает, что такое ФИИР. Зато большинство казахстанцев поддерживает усилия государства по открытию производств и созданию новых рабочих мест.
Кто-то из умных людей заметил, что между крайними точками зрения лежит не истина, но проблема. Мне остается только повторить эти слова. Проблема, которую пытается решить Казахстан, серьезная и сложная. С одной стороны, ее уже пытались решить многие страны и некоторые решили, с другой – у многих не получается. Механический перенос чужого опыта на новую почву не дает результатов, а в Казахстане, который прошел длинный и извилистый путь развития в составе Российской империи и Советского Союза, тем более.
За что боролись, на то и напоролись
«Сырьевой придаток» – такой обидный термин был в обиходе на заре нашей независимости. В экономике СССР была «региональная специализация», и Казахстану предсказуемо досталась роль добытчика сырья. Перерабатывали его, как правило, в других республиках. Наша страна с обретением суверенитета испытала на себе все плюсы и минусы такой специализации. На подъеме мировой экономики, при росте потребления сырьевые экономики чувствуют себя хорошо. Но как только начинает «штормить», цены на сырье падают, тут уж не до жиру – быть бы живу. Вот в такие годы правительство и клянется, как только «отпустит», заняться перестройкой экономики: развивать обрабатывающую промышленность и снижать зависимость от цен на сырье. Однако этот урок помнится недолго: цены через некоторое время идут вверх, благосостояние растет, и уже мало кто помнит об обещаниях, данных во время кризиса.
Тут самое время сказать о процветающих арабских странах. Да, нефть сделала их богачами. Но даже они думают о перестройке экономики. К примеру, в экономике Кувейта нефть и газ уже не имеют преобладающего значения – их потеснили туризм и логистика. Дубай бился за проведение «ЭКСПО» не просто так – это тоже стремление к диверсификации. Потому что нефть, газ и другие ресурсы рано или поздно будут исчерпаны. И что тогда?
Должен признать, что казахстанское правительство об этом всегда помнило. Скорее всего, благодаря президенту – он не давал забыть. И попытки диверсифицировать экономику предпринимались постоянно – с разной степенью успеха. Идея была простой: пока есть большие деньги от продажи сырья, их надо, во-первых, подкопить (собирая в Национальном фонде), и, во-вторых, направлять в перерабатывающие отрасли.
Вот, собственно, главная идея ФИИР: сделать экономику Казахстана несырьевой. Есть индикаторы, которые показывают успешность или неуспешность этого процесса. Два из них – доля обрабатывающей промышленности в общем объеме ВВП и доля обрабатывающей промышленности в экспорте.
Решил ли Казахстан эту задачу за первые пять лет реализации госпрограммы ФИИР? Конечно, нет! И для меня остается загадкой: неужели депутаты нашего парламента – люди многоопытные и образованные – всерьез полагают, что можно за пять лет развернуть экономику на 180 градусов? Те страны, которые всегда приводят в пример – Япония, Сингапур, Южная Корея – шли к этому несколько десятилетий.
Поставим вопрос по-другому: изменилось ли что-то в экономике за эти пять лет? Да, изменилось. Наблюдается рост несырьевых отраслей в экспорте. Да, сырьевой экспорт тоже растет, но несырьевой растет быстрее. То есть движение в нужном направлении есть. Конечно, динамика не столь впечатляющая и, наверное, могла бы быть и больше, но, тем не менее, результат налицо. Это показывает, что направление выбрано правильно и у нас есть шансы достичь поставленной цели.
То же самое касается специальных экономических зон. Как показывает опыт, более половины специальных экономических зон и парков в 150 странах мира неуспешны, зачастую они просто не работают. Означает ли это, что СЭЗ как инструмент неэффективны? Но ведь остальные дают результат! Наверное, надо просто правильно этим инструментом воспользоваться. И как мы можем судить об эффективности или неэффективности СЭЗ, если это становится понятно в среднем не ранее, чем через 10 лет после создания?
Еще одна популярная тема: в Казахстане так и не удалось создать никакой промышленности, потому что мы по-прежнему покупаем только зарубежные товары, а своего днем с огнем не сыскать. С этим трудно спорить: с одной стороны, действительно, полностью заменить импортные товары на аналогичные, но отечественного производства, не удалось (а где в наше время такое есть?), но с другой – новые казахстанские бренды появляются каждый день, просто мы их не замечаем. Не замечаем потому, что, во-первых, розничные торговые сети их не всегда берут, а во-вторых, они называются на импортный манер.
Сухие строительные смеси Alinex, одежда Mimioriki, велосипеды Merida, спортивная одежда Zibroo, головные уборы LadyLike, колготки La Peri… Они вынуждены брать себе такие звучные «псевдонимы», потому что отечественный потребитель не доверяет отечественной продукции. Есть и другие примеры – когда наши предприятия добиваются такого высокого качества выпускаемой продукции, что начинают делать ее по заказу крупных брендов, как это произошло, например, с Алматинским вентиляторным заводом, который совместно с компанией LG Electronics будет выпускать системы кондиционирования.
Национальное агентство Kaznex Invest ежегодно выпускает «Справочник экспортной продукции Казахстана», где перечислены все казахстанские компании, которые экспортируют производимые ими товары. С каждым годом он становится все толще: если в 2008 году таких предприятий было всего 50, то в 2013-м уже 485.
Шишки, которые мы набили
Хочу сделать одну ремарку, которая, конечно, не вызовет ни у кого восторга, а в меня полетят гнилые помидоры со стороны «видных представителей общественности». Первые пять-семь лет в реализации промышленной политики – это поиск правильных инструментов, это процесс набивания шишек и исправления ошибок. А еще – создания необходимой «архитектуры» для реализации политики: законодательной базы, институтов развития, программ и подпрограмм.
Судя по тому, что я читал в прессе, правительство сделало выводы. Например, решено сосредоточиться на 14 отраслях. Нельзя развивать сразу все – на это просто не хватит денег (если, конечно, ставить целью именно развитие, а не «освоение» средств). Делается, скажем, ставка на нефтехимию. Тоже правильно: мы традиционно занимаемся добычей нефти, но хромает ее переработка.
Это, кстати, к вопросу о сельскохозяйственном укладе экономики. Конечно, аграрная направленность всегда была и есть во многих регионах Казахстана. Но не надо забывать, что нефть мы добываем почти так же давно, как и в Европе и США. История нашей нефтегазовой промышленности насчитывает более 110 лет, а это, как ни крути, именно промышленность, тут требуются и технологии, и научные знания, и сопутствующие отрасли развиваются.
Вообще, правительство столкнулось с тем, что надо уже расставить приоритеты. Нельзя развивать «промышленность в целом», это просто невозможно. Надо понять, чего мы хотим. Если мы хотим создавать больше рабочих мест – значит, однозначно, надо развивать сельское хозяйство и строить огромные фабрики и заводы. Если же важнее экспортоориентированность, значит надо развивать те отрасли промышленности, которые выпускают конкурентоспособную продукцию. Конечно, при правильном сценарии здесь тоже создаются новые рабочие места, но это уже, так сказать, добавочный эффект. Кстати, он имел место: реализация ГП ФИИР совпала по времени с мировым кризисом, и во многих странах показатели занятости снизились. В Казахстане этого не произошло – вновь созданные рабочие места компенсировали кризисные сокращения персонала.
В этом смысле интересно посмотреть на инновации. Большого числа рабочих мест инновационные проекты не создают, а инвестиций требуют, причем без всякой гарантии возврата. С другой стороны, любая инновация может стать прорывной, может быть, не для всей экономики, но для отдельного производственного объекта. Благодаря успешным инновациям открываются новые возможности, новые рынки – те, куда раньше казахстанцам путь был заказан. Поэтому правительство будет поддерживать инновации, но селективно, выборочно. И здесь важны четкие критерии этой селективности.
Назад в будущее
Основная проблема госпрограммы ФИИР, на мой взгляд, заключается в том, что в обществе не сложилось единое понимание ее целей и инструментов, которые использует правительство.
В самом начале была сделана ставка на простые и понятные советскому человеку термины – «индустриализация», «пятилетка». Открывались заводы, разрезались ленточки, нажимались кнопки. Но не у всех, кто еще помнит Советский Союз, это вызывает положительные эмоции. Да и главная ассоциация – командная экономика, Сталин, мобилизация. Согласитесь, не слишком современно. А те казахстанцы, мировоззрение которых сформировалось уже после развала СССР, вообще знают про индустриализацию только по учебникам истории, и для них это – никак не движение вперед, а полная архаика.
Иными словами, вся риторика вокруг ГП ФИИР абсолютно противоречила тем целям, которые программа преследовала. И, конечно, в головах людей возникал диссонанс. А еще – неоправданные ожидания.
Возьмем, к примеру, открытие проектов. Получилось так, что правительство взяло на себя функции, несвойственные органам власти в рыночной экономике. Это при социализме власть отвечала за все и вся, вмешиваясь во все и вся. Но в условиях капитализма правительство просто не может, да и не имеет права решать, где должен стоять завод, куда он будет поставлять продукцию, по какой цене. Это решать должен бизнес. Это риск, который берет на себя предприниматель. А задача правительства – создать условия, чтобы он решил рискнуть. Например, создать необходимую инфраструктуру. Экономическое чудо Сингапура началось с того, что на острове Джуронг были проложены все коммуникации, созданы энергогенерирующие мощности, обеспечено водоснабжение. А потом эмиссары Ли Куан Ю отправились по офисам крупнейших мировых компаний, чтобы предложить им построить на Джуронге предприятия. И хотя первый вопрос был, как правило: «Сингапур? Где это?» – в конечном итоге все получилось.
В прошлом году мне довелось выступить модератором на одном «круглом столе», посвященном ФИИР. В первый день участвовали представители бизнеса, во второй – представители госорганов. Предприниматели в один голос сказали, что их мнение не учитывается, что им не создают необходимых условий, что их не привлекают к обсуждению конкретных проектов. А когда просят принять участие в конкретном проекте, выясняется, что это просто невыгодно. В свою очередь представители госорганов как один пожаловались на инертность казахстанского бизнеса и даже его инфантильность: мол, их постоянно надо опекать, водить за ручку, уговаривать…
Почти четверть века мы движемся к капитализму, а патерналистские настроения в обществе до сих пор живы и продолжают цвести. «Государство нам должно!» С этим связаны и завышенные ожидания от любой государственной программы. «Вот сейчас они там наверху все решат, выделят деньги из бюджета – и будем нам счастье». Но при капитализме действует жесткое правило: твое счастье никто за тебя не построит.
И, конечно, есть определенная усталость. Все-таки с 1985 года живем в режиме постоянных перемен – реформы, реформы… Человек устает от непрекращающихся изменений, и даже если они приносят плоды, он их, как правило, не замечает – настолько он погружен в сам процесс. Остановиться, оглянуться, сколько уже сделано – нет времени!
Спроси меня как
Эта ситуация осложняется тем, что проблема практически никак в обществе не обсуждается. Формируемое государственными идеологами информационное поле базируется на принципе «В Багдаде все спокойно», что априори исключает формулирование какой-либо проблемы и стимулирование дискуссий в СМИ по поводу ее решения. Поэтому принятие важных государственных решений – от вступления в Таможенный союз до форсированного индустриально-инновационного развития – происходит для среднего казахстанца «вдруг», ни с того ни с сего. А потому и восприятие разное и зависит от того, в плену каких стереотипов каждый казахстанец находится, на каком предыдущем опыте основывается его восприятие действительности, наконец, как формировалось его мировоззрение.
Позвольте параллель. Как принимаются важные решения в семье? К примеру, семья решает переехать в столицу, потому что глава семьи получил новую работу. Первой об этом узнает его супруга, потому что, во-первых, она всегда все узнает первой в семье, во-вторых, ей надо искать новую работу на новом месте, школу и детсад для детей, заниматься поиском квартиры и т.д. Они обсуждают этот вопрос с разных сторон, в том числе: а надо ли вообще переезжать. Вариант «Может, оставим все как есть?» рассматривается в первую очередь. Какие аспекты обсуждаются? «Я буду зарабатывать больше», «у меня появится карьерная перспектива», «когда дети поступят в вуз, они будут рядом» и т.д.
В некоторых семьях в обсуждение включатся дети. Старшего сына, заканчивающего 11-й класс, информируют первым. Но он против: здесь у него любовь, переезд означает разлуку. Дочь, которая учится в третьем классе, тоже против: здесь у нее подруги, а там никого нет. К тому же, она думала, впереди четвертый класс, а в новой школе это новая «училка», которая хуже нынешней, потому что сейчас у нее хорошая учительница – строгая, но справедливая. Малышка, которой шесть лет, за переезд, потому что она любит новое, ее волнует только, чтобы семья поехала поездом, потому что она любит поезда. Ах, да, ей еще хочется иметь отдельную комнату, а переезд – это новая квартира, это новая надежда.
В общем, на всех не угодишь. Поэтому в большинстве семей решения принимает папа, посоветовавшись с мамой, иногда – со своими родителями, а детей ставят перед фактом. Собирается семейный совет, на котором говорят: дети, вам надо собрать свои вещи, чтобы мы все упаковали, потому что на следующей неделе мы переезжаем. Поскольку это как гром среди ясного неба, никаких объяснений никто уже не слушает. Старшие дети замыкаются в себе и начинают воображать какие-то причины, почему родители так решили. Сын считает, что переезд специально затеян, чтобы оторвать его от девушки, в которую он влюблен, чего мама не одобряет. Средняя дочь напугана и думает, что это родители устраивают ей проверку: сумеет ли она и в новой школе учиться так же, как в старой. А младшенькая испытывает смешанные чувства: она заведомо согласна с родителями, потому что они взрослые, а взрослые знают, что и как надо делать и всегда все решают за нее, но при этом расстроена, потому что в новой квартире ей по-прежнему придется жить в одной комнате с сестрой.
Как видите, восприятие родительского решения оказалось эмоциональным. Почему? Потому что рационально, умом понять, зачем родители так поступают, дети смогли бы, только понимая, какую проблему пытаются решить родители. А это возможно, только если они участвуют в обсуждении с самого начала и на всех его этапах.
Примерно так же получилось и с ФИИР. Вдруг со всех сторон грянули фанфары, началась пропагандистская шумиха, и люди не успели понять, что произошло. Вроде бы только что развивали кластеры, еще вчера говорили об импортозамещении, а теперь уже индустриализация. И никто не рассказал, что это все – об одном и том же, что это все «этапы большого пути», попытки решить одну главную проблему.
И отторжение произошло на эмоциональном уровне. То есть, если человеку сказать, что подразумевается под аббревиатурой ФИИР – простым, понятным языком – он скажет, что он «за». А если с ним не разговаривать, он, получается, против.
Надеюсь, в ходе реализации следующего этапа ГП ФИИР этот опыт тоже будет учтен. И вместо пропагандистского шума будет вестись нормальная пиар-работа.
Просмотров материала: 2 252
