«Стоя здесь я почти слышу, как в горах эхом отдается звон верблюжьих колокольчиков, и вижу струйку дыма, поднимающуюся в пустыне», – фантазировал председатель КНР Си Цзиньпин во время визита в столицу Казахстана Астану два года назад. Но игрой воображения дело не ограничилось: лидер Китая призвал создать на этой «волшебной земле» новый «экономический пояс».
Источник: www.vedomosti.ru/economics/articles/2015/10/26/614254-kitai-aziyu-rossii
Анонсированный тогда же, в 2013 г., проект «Один пояс, один путь» стал одной из главных долгосрочных экономических инициатив Си. Она предусматривает создание двух транспортных коридоров: «Экономического пояса Шелкового пути» (ЭПШП, развитие торговли на сухопутных территориях, связывающих Китай с Европой) и «Морского Шелкового пути XXI в.» (см. карту на стр. 21). Если последний ляжет вдали от российских границ и традиционных зон влияния, то первый должен пройти по территориям бывших советских республик – стран Центральной Азии.
Экономическая замена
Уже инвестировав миллиарды долларов в Центральной Азии, Китай может изменить расклад сил в регионе, экономика которого в последнее время сильно пострадала из-за падения цен на сырье и рецессии в России (см. врез). Правда, рост китайского влияния неоднозначно воспринимается в некоторых центральноазиатских странах и в Москве, которая пытается убедить их присоединиться к Евразийскому экономическому союзу (ЕАЭС). Экономическая экспансия может нести риски и для самого Китая: чем больше он инвестирует в регион, граничащий с Афганистаном, долгосрочная стабильность которого находится под вопросом, тем выше вероятность того, что он может быть втянут в решение политических, военных вопросов и получить проблемы в области безопасности.
«Так ненамеренно может возникнуть китайская империя. Они, без сомнения, становятся самым главным геополитическим игроком в этой части света, – говорит Рафаэлло Пантуччи, специалист по региону из Royal United Services Institute. – Не думаю, что они оценили все долгосрочные последствия».
Интерес Запада к региону снижается, а возможности России инвестировать в нем ограничены из-за рецессии. Китай же в последнее десятилетие стал там ведущей экономической силой. Товарооборот между Китаем и пятью центральноазиатскими республиками бывшего СССР – Казахстаном, Киргизией, Таджикистаном, Туркменией и Узбекистаном вырос, по данным МВФ, с $1,8 млрд в 2000 г. до $50 млрд в 2013 г., а затем немного сократился из-за падения цен на сырье (см. график). Тем не менее он еще несколько лет назад превысил товарооборот этих стран с Россией. Правительства некоторых из них сейчас могут рассматривать китайские инвестиции как последний шанс стимулировать экономику и сохранить политическую стабильность.
Инвестиции Китая в инфраструктуру развивающихся стран могут оказаться едва ли не единственной надеждой на экономическое восстановление последних, полагает Дэвид Любин, главный экономист по развивающимся рынкам Citigroup: «Их действовавшая до сих пор модель экономического роста вышла из строя, у них огромный дефицит качественной инфраструктуры, и у многих достаточно устойчивое финансовое положение. Если сложить эти элементы, можно получить вполне надежный источник роста».
Если оценить инвестиционные потребности стран Центральной Азии, участие Китая представляется, «мягко говоря, очень важным», соглашается Агрис Прейманис, экономист ЕБРР по Центральной Азии: «Активность Китая во всех секторах растет, и невозможно представить, что западный или российский капитал займет место китайского».
Китайские чиновники отрицают, что, реализуя свои экономические проекты, ведут геополитическую игру, указывает Любин: «Но они, конечно, наводят на мысль о том, что таким образом закладываются основы Pax Sinica – огромного дружественного Китаю экономического пространства, которое в зависимости от предпочтений говорящего может рассматриваться как «сообщество стран, объединенных общими интересами», или как «зона поклонения».
Инвестиции на земле
В Казахстане на долю китайских компаний приходится уже 20–25% нефтедобычи – ненамного меньше, чем на долю государственного «Казмунайгаза». В Туркмении Китай заменил «Газпром» в качестве основного покупателя газа (61% экспорта из страны в 2014 г. направлялся в Китай). Во многом это произошло благодаря открытию в 2009 г. газопровода Центральная Азия – Китай, построенного в основном на китайские кредиты; сейчас строится его четвертая ветка, которая должна пройти из Туркмении по территории Узбекистана, Таджикистана и Киргизии. В последних двух странах китайские компании инвестировали в нефтеперерабатывающие и цементные заводы, они также вкладываются в строительство дорог и тоннелей в странах региона.
Китайские инвестиции в Казахстан, Узбекистан и Туркмению превышают российские в 10,7 раза – и в перспективе баланс будет меняться не в нашу пользу, указывает профессор Высшей школы экономики, экономист Владислав Иноземцев.
Данные об инвестициях обрывочны, потому что многие договоренности заключаются на двустороннем уровне между китайскими государственными банками, такими как Китайский банк развития или Китайский экспортно-импортный банк (кстати, Пекин рекапитализирует их для повышения активности – каждый примерно на $50 млрд), и правительствами либо госкомпаниями центральноазиатских республик. Однако, например, год назад первый заместитель министра финансов Таджикистана Джамолиддин Нуралиев говорил Financial Times (FT), что за три года Китай инвестирует в страну не менее $6 млрд. Эта сумма эквивалентна двум третям ВВП Таджикистана и более чем в 40 раз превышает годовой приток прямых иностранных инвестиций в страну.
По словам Нуралиева, деньги пойдут на строительство газопровода, железных дорог и цементных заводов. Он признавал, что Таджикистан может попасть в экономическую зависимость от Китая, но ему нужно было компенсировать последствия спада в России и сокращения денежных переводов из нее таджикских рабочих, которые составляли около 45% ВВП. «Мы обозначим границу [для экспансии Китая], но не сегодня. Нам необходимо уравновесить один риск другим», – сказал тогда Нуралиев FT.
Когда этим летом валютные резервы центробанка Таджикистана упали до критически низкого уровня, он подписал соглашение о валютном свопе на 3,2 млрд юаней ($500 млн) с Народным банком Китая.
А когда в августе Казахстан отказался от привязки тенге к доллару и курс упал более чем на 20%, приоритетом Астаны было успокоить Пекин. «Куда президент Казахстана совершил первый визит после этого решения? Кого прежде всего убеждали, что инвестиции не пострадают? Китай», – отмечает председатель центробанка Казахстана Кайрат Келимбетов.
Правда, путешествие по Шелковому пути не всегда может идти гладко. Предложение сдать Китаю в аренду крупный участок земли в Казахстане под сельскохозяйственное производство вызвало в 2010 г. протесты населения. «Любая попытка Китая усилить влияние в Казахстане усилит антикитайские настроения», – уверен казахстанский политолог, директор Группы оценки рисков Досым Сатпаев.
Ворота открываются шире
Несмотря на подобные опасения, именно на границе Китая с Казахстаном создан транспортно-логистический центр «Хоргос», который должен стать для Китая новыми воротами на Запад. «Здесь Восток встречается с Западом. Это связующее звено», – говорит Хишам Белмааши, коммерческий директор построенного в «Хоргосе» так называемого сухого порта, предназначенного для перевалки грузов, следующих из Китая в Центральную Азию, Европу и на Ближний Восток. Персонал предприятия способен перегрузить груз с китайского поезда на казахский (это необходимо из-за разной ширины колеи) всего за 47 минут, хвалится Белмааши.
Управляющая «Хоргосом» государственная железнодорожная компания Казахстана КТЖ инвестировала в строительство порта 245 млрд тенге ($900 млн); функционировать он начал в августе. А власти провинции Цзянсу, расположенной на восточном побережье Китая, пообещали инвестировать $600 млн в течение пяти лет в создание логистической и промышленной зон в «Хоргосе» (их строительство намечено на 2014–2016 и 2016–2022 гг. соответственно).
Он может стать хабом для региональной и международной торговли, уверен бывший директор регионального подразделения Deloitte Даррил Хэдауэй, начинающий развивать собственный логистический бизнес, ориентированный на Казахстан. По его мнению, активизация движения по этому маршруту может стимулировать перевозку товаров, которые раньше здесь не поставлялись, например скоропортящихся продуктов, таких как фрукты и овощи.
По данным КТЖ, количество контейнеров, перевозимых по железной дороге из Китая в Европу через Казахстан, выросло в 2011–2014 гг. в 18 раз и удвоится в этом году. Маршрут привлекателен, например, для производителей электроники, таких как HP (компания давно выступает за его развитие), готовых платить за сокращение сроков доставки. Она занимает 14–16 дней против месяца или более морским путем, хотя и обходится дороже: стоимость перевозки одного контейнера – $9000 и $3000 соответственно.
Совокупный грузопоток из Китая в Европу вырастет в 2010–2020 гг. на 45% до 170 млн т, прогнозируют в «Хоргосе». Задача Казахстана к 2020 г. – привлечь 8% (15 млн т), из которых более 10 млн т будет идти через «Хоргос», говорится в презентации специальной экономической зоны «Хоргос – Восточные ворота». Сейчас 98% грузов из Китая в Европу доставляется по морю.
Новые дороги для денег
Реализуя проект ЭПШП, Китай расширяет список объектов для инвестиций в Центральной Азии, указывают эксперты. «Если раньше они были сосредоточены в нефтегазовом секторе, то теперь пойдут в инфраструктуру, промышленность, сельское хозяйство, туризм и другие области», – говорит Дин Саосин, директор центральноазиатских программ в Китайском институте современных международных отношений.
Стратегия ЭПШП базируется на трех принципах: инфраструктура, ресурсы (импорт сырья и экспорт китайских товаров) и формирование условий для взаимного обмена инновациями, говорит Олег Ремыга, руководитель проектов Института исследования развивающихся рынков бизнес-школы «Сколково»: «Важная тема в китайской экономике – программа «Сделано в Китае 2025», предполагающая построение инновационной промышленности. Для этого им нужно решить, с одной стороны, как создать рынки сбыта для своих инновационных товаров, а с другой – как «вытягивать мозги», высокие технологии из стран, участвующих в стратегии ЭПШП (здесь на первом месте Россия и Казахстан, где, например, уже работает много компаний в области зеленой энергетики)».
Российский ответ
Российские власти традиционно считают ближнее зарубежье сферой своих интересов. Когда инициатива ЭПШП была обнародована, в Москве восприняли ее как вызов собственному интеграционному проекту – ЕАЭС, убежден Чжао Хуашэн, директор Центра изучения России и Центральной Азии в Fudan University. «Китай предоставил подробные разъяснения. Он считает, что эти проекты должны развиваться параллельно, в духе сотрудничества», – напоминает Чжао.
Си посетил Москву с визитом в мае и подписал с президентом Владимиром Путиным совместное заявление о сотрудничестве по сопряжению строительства ЕАЭС и ЭПШП. Соглашение стало результатом напряженных дискуссий в российском руководстве, считает руководитель программы «Россия в Азиатско-Тихоокеанском регионе» Московского центра Карнеги Александр Габуев: «Кремль надеется на разделение труда между Москвой и Пекином в Центральной Азии». Идея, по словам эксперта, такова: Китай будет основным двигателем экономических преобразований, а Москва останется главным гарантом безопасности.
«Не вижу, в чем здесь может быть тема для тяжелых переговоров», – замечает политолог, редактор журнала «Россия в глобальной политике» Федор Лукьянов. По его мнению, это фактически констатация существующего расклада сил. По политике и безопасности никаких согласований не надо: Китай не мыслит в категориях силовых сфер интересов и категорически не хочет брать на себя обязательства в этих областях, уверен он. «Конечно, Россия хотела бы влиять на экономику среднеазиатских стран на паритетной основе или быть лидером, но с точки зрения экономических возможностей Россия Китаю объективно не конкурент, да ему там и никто другой не конкурент. Расширение же Евразийского союза на какие-то из центральноазиатских стран (гипотетически могут рассматриваться Таджикистан и Узбекистан) сталкивается с целым рядом объективных и субъективных препятствий», – объясняет эксперт.
Конечно, страны конкурировали за доступ к энергетическим ресурсам в Центральной Азии, продолжает Лукьянов. Но для России долгое время главной целью в этой борьбе было стремление не пустить среднеазиатский газ в Европу, а китайский рынок ее не интересовал. Казалось бы, теперь ситуация изменилась, Россия сама решила выходить с газом на азиатские рынки и конкуренция могла бы обостриться. «Но все зыбко. Если полгода назад было ощущение, что Россия поставила крест на энергетическом сотрудничестве с Европой и развернулась на Восток, то теперь и крест уже кажется не таким жирным, и поворот не таким явным», – рассуждает Лукьянов.
Главное разногласие по Шелковому пути – Россия настаивает на сотрудничестве по линии Китай – Евразийский союз, а Китай считает возможным двустороннее сотрудничество с каждой из стран региона в отдельности, да и центральноазиатские государства не против такой модели, напоминает он.
Россия пытается дать понять Китаю, что при развитии ЭПШП ему лучше сотрудничать с ЕАЭС, говорит Ремыга. Договор о формировании союза вступил в силу 1 января 2015 г., входящие в него страны – Россия, Казахстан, Белоруссия, Армения и Киргизия договорились координировать свою политику, в том числе при работе с Китаем, поясняет он. Китайцы же привыкли взаимодействовать на двустороннем уровне, как они делали это уже долгое время, и пока не наработали механизмы взаимодействия с объединением стран. При сотрудничестве с Китаем в рамках ЭПШП Евразийский союз ориентируется в первую очередь на развитие инфраструктуры и здесь можно найти точки взаимной заинтересованности, считает Ремыга.
Кроме того, конечно, Россия полагает, что развитие Шелкового пути позволит привлечь китайские деньги в проекты на ее территории – причем, как следует из слов чиновников, не только в те, что связаны с инфраструктурой.
Сотрудничество ЭПШП и ЕАЭС станет основой для создания общего экономического пространства, заверил на прошлой неделе министров промышленности стран БРИКС их российский коллега – министр промышленности и торговли Денис Мантуров. По его мнению, после того как будет гармонизировано законодательство в области перевозок и создан специальный режим инвестирования для предприятий в зонах трансграничного сотрудничества, а позже – и зона свободной торговли, перед всеми странами, через которые пройдет Шелковый путь, откроются огромные перспективы.
Азиатский банк развития уже зарезервировал $8 млрд для транспортных инфраструктурных проектов в рамках реализации проекта ЭПШП, напоминает пресс-служба Минпромторга.
Российские проекты самых разных отраслей надо «забрендировать Шелковым путем» и представлять в Фонд Шелкового пути и Азиатский банк инфраструктурных инвестиций, рассказал заместитель министра экономического развития Станислав Воскресенский, выступая на недавнем заседании комитета РСПП по международному сотрудничеству. Комитет займется разработкой рекомендаций по участию российского бизнеса в проектах по сопряжению строительства Евразийского союза и ЭПШП.
Евразийский союз сделает республики Центральной Азии еще более привлекательными для Китая, так как расположенные здесь китайские предприятия получат прямой выход на российский рынок, в то время как мотивов у россиян серьезно инвестировать в Казахстан практически не возникнет, считает Иноземцев.
«В такой ситуации, на мой взгляд, уже через 5–7 лет мы увидим на Востоке приблизительно такую же ситуацию, какая сейчас так раздражает нас на Западе. Так же как Европейский союз инкорпорирует в себя не только бывших союзников СССР, но уже и отдельные советские республики, ЭПШП станет конкурентом Евразийскому союзу, так как сотрудничество с Китаем будет открывать больше возможностей, чем с Россией», – пишет он в статье для gazeta.ru.
Китаю по мере роста его экономического присутствия может быть трудно оставаться в стороне от решения вопросов региональной безопасности, отмечают аналитики. Он уже начал предоставлять военную помощь Киргизии и Таджикистану. «Хоть это и экономический проект, он может оказать политическое влияние, – признает профессор Чжао. – Думаю, Китай будет активнее участвовать в обеспечении безопасности в регионе. Но это не означает, что он будет участвовать в военном плане».
«Китайская внешняя политика нацелена прежде всего на удовлетворение внутренних потребностей. Для этого им и нужны рынки сбыта, обеспечение ресурсами. Пока это можно решить в Центральной Азии, они будут вкладывать там деньги. Россия здесь имеет дело с объективным процессом и может либо оставаться в стороне, либо участвовать в нем, отстаивая собственные интересы», – говорит Ремыга. По этой причине, считает он, отношения в Центральной Азии развиваются в духе партнерства в отличие от отношений России со странами к западу от ее территории, где она конфликтует за влияние на бывшие советские республики.
Просмотров материала: 2 775
