Среди посетителей нашего сайта есть много тех, которые хотели бы видеть на наших площадках серьезную литературу, к примеру, материалы по культурологии, философии, или казахскую национальную классику. В связи с этим мы обратились к известному писателю-билингву, лауреату международной премии «АЛАШ» и международной литературной премии им. Н.В. Гоголя «ТРИУМФ» Ауэзхану Кодару с вопросом, чем бы он мог поделиться с нашими читателями. Выяснилось, что еще в 2006 году он выпустил антологию своих переводов из казахской поэзии, охватившую 6 веков ее развития с ХV по XXI вв. Но книга, включающая 25 персоналий вышла таким ограниченным тиражом, что наше обращение к переводчику оказалось весьма своевременным.
Итак, мы открываем рубрику «ПОЭЗИЯ ВЕЛИКОЙ СТЕПИ», где казахская поэзия предстанет в переводах Ауэзхана Кодара. Поскольку мы – издание оперативное, редакция решила не придерживаться хронологического принципа, а начать с самых великих – Махамбета, Абая и Магжана Жумабаева.
МАХАМБЕТ (1802-1846)
СЛОВО СКАЗАННОЕ СУЛТАНУ БАЙМАГАНБЕТУ
XI
Я чтим был всеми, громко чтим,
Когда в Нарыне обитал,
Я был и славен, и любим.
Когда был жив мой Исатай,
Как волки в бой мы рвались с ним.
Кто что-то мог сказать в укор?
Я дорог людям до сих пор.
Таких как ты, кто стал как хан,
Всю толстопузую знать,
От страха заставив орать,
За шкирку до неба подняв,
Я головы лишить хотел.
Вон берег Волги весь в лесах,
Я заселить его хотел.
По побережию всему
Я людям скот раздать хотел.
Хотел я в ханскую орду
Без позволения входить.
Решетку ставки на дрова
Хотел, смеясь, я порубить.
Хотел и войлок я рассечь,
Чтоб сделать потник под седло.
На ханских женах, что сидят
У трона ханского, хотел
Жениться я всему назло.
А сына ханского, суров
Отца его лишить хотел.
Отрада духу – мед хмельной,
Без разрешенья пить хотел.
Вот панцирь хана, я его
Забрав себе, носить хотел.
А ту, что краше Ханике,
И благородней Тинике,
Пусть соколиные глаза
Она закатит в небеса,
Пусть хоть она визжит щенком,
Пусть извивается прутом,
Чтоб знала жизни сей тщету,
Забросив лошади на круп,
Насильно я иметь хотел.
Эх, не дал Бог поддержки мне,
Больших вельмож таких как ты,
Я осрамить вот так хотел.
XII
Я чтим был всеми, громко чтим,
Когда в Нарыне обитал,
Я был и славен, и любим.
Тогда был жив и Исатай,
Как двух волков нас знал с ним край.
Я для врагов был как стрела,
Я отправлял их прямо в рай.
К хорошим был всегда хорош,
Худых нанизывал на нож.
Непритязателен в еде,
Я «ел» нисколько не давясь
Тех, кто упорствовал в вражде.
Один из них, знай, это ты!
Ведь ты из знати, коли так,
Ты – кровник мой, мой смертный враг.
Нам в мире быть нельзя никак.
Тому, кто враг, врагом и быть,
Вражды никак нам не избыть.
Ты, Байеке, какой султан?
Ты – потомок верблюда-ублюдка,
Не жди от меня ты уступки.
Знай, если где-то вдруг один
Ты встретишься однажды мне,
Подниму тебя как чебачка,
И только поморщась слегка,
Сглотну тебя, в том я клянусь! –
И косточкой не подавлюсь!
МАГЖАН ЖУМАБАЕВ (1893-1938)
ИСПОВЕДЬ
Жизнь – море, где ни берега, ни дна.
Лишь усмехнется, шелестя, волна.
А мне уж скоро будет двадцать семь –
Пусть не старик я, знаю жизнь сполна.
Небытие мое прервала мать.
Встречал восходы, провожал закат.
С рождения плыву я против волн,
Пусть и свиреп, и грозен их накат.
С тех пор я встретил столько светлых зорь,
И тьма не раз скрывала весь простор.
Как начал мыслить, с сердцем я борюсь,
Я столько мог бы ей сказать в укор.
Смутьянка-сердце воли не дала,
Застыл и разум, опустив крыла.
Года бегут, их счет неумолим,
Безумная, сожми же удила!
Твоих приказов чуткий есаул,
Я и в огонь бросался, и тонул.
Прошли года, стою как перст, один,
За что меня втянула ты в разгул?
«Стань ветром!» - ты сказало мне, я стал,
Меж «рано», «поздно» я не выбирал.
Как буйный ветер бился я с огнем,
Пред ним в боязни я не замирал.
«Огнем ты стань!», так я уже горю,
Могу обжечь дыханием зарю.
Зола иль роза – мне ли их делить,
Я им как равным жар свой подарю.
«Водою стань!», так я потек, журча,
Змеей стелясь, что в образе ключа.
Завороженных музыкой моей,
Своим особым волшебством леча.
«Ты Солнцем стань!», как Солнце я смеюсь,
Я выше Солнца по накалу чувств.
Обняться с каждым я душевно рад,
Себя принизить этим не боюсь.
«Стань Месяцем!» - сказало ты. Плыву.
Скорблю по всем, кто не сорвет траву.
Сестра тоски, лью колдовской я свет,
Для всех в печали выгнувших главу.
«Влюбись!» - приказ был. И, к любви горазд,
Я мотыльком сгорал на углях глаз.
И в те лихие, колдовские дни
Из пепла саван мне бывал как раз.
«Рыдай, поэт!» - сказало ты, так что ж?
Я плакал словно после стольких гроз.
Ручьями крови я рыдал порой,
Когда уже не оставалось слез.
«Оставь родных!» - сказало ты, я тих,
Уж сколько лет скитаюсь без родных.
Пусть было много на пути невзгод,
Отца и близких не искал мой стих.
«Покинь Отчизну!». Я пустился в путь,
Я не был чуждым средь чужих ничуть.
Я постепенно стал для всех своим,
Понять пытаясь их живую суть.
«Беги богатства!». Разве ж я копил?
Свои объятья нищете раскрыл.
«Дерьмо – свинье, собаке - кость дороже!»,
Так говоря, развеял все я в пыль.
«Того, что нет найди!». Так я нашел.
«Луну достань!». Я на луну взошел.
Все, что просило, я исполнил, сердце.
А что взамен? Все тот же произвол!
Ты обмануло и предало вновь,
Мне через месяц двадцать семь годов.
А там и тридцать, там и сорок, что же,
Я пред Отчизной с чем предстать готов?
Мне через месяц будет двадцать семь,
А там и тридцать, там и сорок… Кем
Останусь я в людских воспоминаньях,
Когда уже исчезну я совсем.
Шальное сердце к небу лишь рвалось,
Пред ней был разум – нежеланный гость.
Отрава – юность, так я пил отраву,
Теперь печаль - и дом мой, и погост.
Я с разумом был явно не в ладах,
Теперь меня преследует лишь страх,
Однажды я уйду в сырую землю,
Так чем помянут мой остывший прах?
«Сам ветреный, он ветер лишь любил!
В огонь бросался очертя, дебил!
Безумец сам, он чтил огонь за Бога,
Огонь, не знавший меру чувств и сил!»
Иль скажут, что до времени увял,
К златой луне стремился вечно вдаль.
Как лев, что жаждал до луны допрыгнуть,
Разбился он, оставив нам печаль!»
Как Солнце он был рад всегда всему,
Был Солнцем он и ненавидел тьму.
Был Солнцем он, был на улыбку щедрым,
Так и ушел изогнутым в дугу.
Иль скажут, что певцом был красоты,
Что поверяли все ему мечты.
В дни радости и горя, может, скажут,
«Поэт, ты где, необходим нам ты!»
Иль, может быть, ко мне забудут путь,
Забвению мое имя предадут.
Возможно, и к могиле одинокой
В степи бескрайней люди не придут?..
Страна казахов, о, не обманись,
Я не в ответе за лихие дни.
Пусть суд твой будет праведным, раз судишь,
Я не виновен, сердце ты вини!
Безумно сердце, ей своей рукой
Хотелось солнца диск обнять златой.
Смеясь – целуя и целуя – плача,
Оно, погибнув, обретет покой!
КТО Я?
Я грозный лев, кто сдержит мой напор?
Я тигр, который устрашает взор.
Я в небе туча, на земле – буран,
Бушующий с равнин до самых гор.
Я в небе солнце, чьи лучи щедры,
Сын космоса, я ваш лишь до поры!
Я океан без берегов и дна,
Я весь приволье, нега и порыв!
Весь пламя я, ожгу, поберегись,
Я тот скакун быть ровней с коим – риск!
Пусть небо рухнет, иль земля – во прах,
Я усмехнусь лишь, одобряя жизнь!
Я не умру и дух мой не умрет,
Что смерти нет, не знает всякий сброд.
Я сам и царь, и сам себе – судья,
Совет мне даст лишь явный сумасброд.
Когда я добр, то мыслю как в раю,
Когда во гневе, ад в себе таю.
Нет близких мне, один я как Господь,
Заслужат ли рабы любовь мою?!
Лишь сам я бог, себе поклоны бью,
Мой слог – Коран, я свой лишь слог люблю.
Я окаянный и покаянный – я,
Дух прошлого, я кончил жизнь твою!
АБАЙ (1845-1904)
ОСЕНЬ
Обложено небо нашествием сумрачных туч,
Промозглый туман покрывает округу, тягуч.
Проносятся кони, кобылы бегут, стригунки,
Как будто их кто-то согреет, велик и могуч.
Ни зелени нет, ни цветов, как в прошедшие дни,
Не слышно ни смеха, ни детской шумливой возни.
Деревья без листьев… тростник, что потерян и гол…
На нищих семейку похожи соседством они.
Вон кто-то собрался заняться дублением кож.
В чапане дырявом не очень, однако, пригож.
Молодки латают изодранный войлок у юрт,
Свекрови доверив пряденья упругую дрожь.
Вон птиц вереницы. Не надо далеких им стран.
За житом собравшись, белеет вдали караван.
Не слышно нигде ни гулянья, ни праздничных толп,-
Куда ни приедешь, унынье раскинуло стан.
Старик со старухой… ребенок, что сжался в комок…
В степи только холод угрюмо свой празднует срок.
Оставшись однажды без жижи, сурпы и костей,
Собаки мышкуют, им дома лежать невдомек.
Кочевье хиреет, повсюду - бестравная плешь,
Как ветер ударит, сквозь пыль никому не пролезть.
Казахов, в чьих юртах не принято копоть плодить,
В такой холодине, к чему недалекая спесь?!
***
Вот ноябрь и декабрь. В эти месяцы, тих,
Бай не тронет угодий предзимних своих.
Раньше времени корм не желая пожрать,
На осеннем становье ждет дней он лихих.
Байских стад пастухи скот лишь знают пасти.
Им бы дров, чтоб огонь побойчей развести
Жены их, мельтеша, кожу дубят в чану,
Шьют чекмени, иглу уминая в горсти.
Без огня малышам и ни встать, и не сесть.
Раскорячась вовсю, не погреешь всех мест.
Если есть старики, как же им нелегко,—
Воет ветер и стужа на версты окрест.
Бай зарезал барана, что стар был и хром,
А бедняк не мечтает о пире таком.
Если даст байбише кизяка с полмешка,
Это надо считать величайшим добром.
Сыну бая тепло и в буран, снегопад.
Юрта войлоком крыта, чей плотен обхват.
Сын слуги у него в услуженье всегда,
Всюду рядом он с ним, рад тому иль не рад.
В юрту бая ему путь заказан пока.
Пробавляется тем, что сопрет у сынка.
Любит вечно крутиться за юртой, где вьюк,
Выбрав место, где солнце согреет бока.
За сынком наблюдают и мать, и отец,
Вот и вырастет он, как последний стервец.
От стыда пред дружком ему пища не впрок,
Хоть и мал, но умом он уже не малец.
С бедняком никогда не поделится бай,
Будь усерден в труде и тогда получай.
Бай — бездушен, слуга — равнодушен к труду,
Эту пару создав, бог хватил через край.
Пусть и стащит порой потихоньку бедняк,
Бай, учти его труд, скот пасти — не пустяк.
Обогрей до весны стариков и детей,
Все же, ты — не буран, чтоб безумствовать так.
***
Просмотров материала: 4 890
