Опять казахи шумят... Нет, не по серьезным политическим или экономическим причинам, которых в нашей жизни более чем достаточно. Шумят, требуя лишить казашек, вышедших замуж за иностранцев, гражданства. И почему-то так жалко становится этих мужчин. А еще почему-то вспоминается эпос «Кобланды».
Источник: ЭКСПРЕСС-К
Тот эпизод, когда Кобланды увлекся завоеваниями, а в это время его собственную родину захватили враги, его родителей и сестренку превратили в прислужников, жену Кортку вражеский хан Алшагыру хочет заполучить себе. Узнав о разгроме и страданиях близких, Кобланды бросается им на помощь, подъезжает к вражескому городу, где в плену держат его семью. Жена Кобланды Кортка слышит ржание выращенного ею Тайбурыла и заявляет Алшагыру, что устала сидеть в городских стенах, хочет подышать вольным степным воздухом. И отправляется вместе с невольницами собирать кизяк. Она решает проверить Кобланды, для этого сворачивает мешок для кизяка и сует за пазуху: «Ала қапты төрт бүктеп, ішіне тықты қыз Құртқа, Қобланды ерді сынамақ»...
Вот муж с женой встречаются, Кортка сообщает Кобланды, что в плену забеременела, и спрашивает: «Что ты сделаешь, мой султан, с вражеским сыном?». В этом варианте эпоса Кобланды изображен как очень эмоциональный, вспыльчивый, увлекающийся человек, зачастую идущий на поводу у друзей. Один из них, Караман, даже манипулировал Кобланды, чтобы вынудить вместе пуститься в военную авантюру. Когда Кобланды по совету Кортки отказывался идти в завоевательный поход, Караман дразнил батыра, называл его бабой и добился своего.
И вот вспыльчивый Кобланды узнает, что жена беременна от врага. Внутри у него все горит от боли и ревности, но он отвечает, что время такое наступило для них, сравнивает оставшуюся без защиты женщину с лошадью, которая пасется в степи одна и ее может поймать любой. «Біреу түгіл мыңды тап. Көріп келдім бұл сапар жалғыздықтың азабын. Адам болып, ер жетсе, өзімнің соғар таяғым» − «Не одного, хоть тысячу роди (от врага). В этом походе я намучился от одиночества. Если вырастет человеком, то встанет на мою сторону».
Такое смирение нелегко далось вспыльчивому батыру. И когда Кортка, испытав мужа, извлекает мешок из-за пазухи, Кобланды облегченно смеется. Художественный вымысел? Нет, скорее, историческая реальность. Чингисхан признал своего старшего сына Джучи, который родился после плена Борте, возможно, от насильника. Вообще, только сыновья от Борте стали наследниками Потрясателя Вселенной.
Писатель Таласбек Асемкулов как-то заметил, что отношение советской власти к своим солдатам, попавшим в плен к немцам, свидетельствует: возглавляли СССР люди, далекие от военного менталитета. Потому что для опытного воина очевидно: войны не бывает без пленных, во многих случаях плен – это не вина солдата. Точно так же кочевники, которые постоянно воевали с соседями и при этом не имели возможности спрятать женщин в крепости, никогда не считали виноватой женщину, если она подверглась насилию, попала в плен. Ответственность за это мужчины брали на себя. И детей, рожденных от врагов, готовы были признать, усыновить. Так было в древности. Так было и в XIX веке.
Одно из произведений мангистауского сказителя-жырау Калнияза посвящено батыру Балуаниязу – его последнему сражению, состоявшемуся в 1855 году в местности Караган-Босага. Сказание начинается с сообщения гонца о том, что туркменский отряд в 300 сабель под предводительством прославленного своей жестокостью туркменского батыра Бори-Бакы вторгся в казахские земли. Навстречу врагу отправляются адаи, но в спешке удалось собрать лишь 60 сарбазов. Эпос изображает, как аламаны туркменского племени йомуд (казахское «жәуміт») захватывают пленных, как они скачут, торопясь уйти на свою территорию. Казахи догнали противника и стоят так близко, что им слышны крики казахских пленниц. Услышав их голоса, Балуанияз рыдает (в казахском воинском эпосе слезы не являются унижением для мужчины). Он обращается к воинам, призывая атаковать туркменов, освободить пленных.
Когда в начавшемся сражении туркмены поняли, что атаковавшие их казахи уступают числом в пять раз, они перешли в контратаку, стали теснить адаев. И тогда Балуанияз вскричал: «Калнияз, где ты?! Пой! Во весь голос! Верни джигитов!». И Калнияз запел, напоминая воинам о том, что, отступая, они бросают в руках врага своих любимых жен, сыновей, дочерей, оставляют без подмоги тех, кто не думает бежать, кто продолжает, не оглядываясь, сражаться, − батыров-военачальников и знаменосца Асара-супы, внука святого Бекета, а значит, бросают и знамя. Пламенные слова Калнияза, призывавшего на помощь аруах Пир-Бекета, вдохновили сарбазов, открыли путь победе. Калнияз свое участие в сражении не описывает, об этом мы узнаем из других источников. Цель его – воспеть Балуанияза, погибшего в этой битве.
Балуанияз вышибает копьем из седла Бори-Бакы, его друг Турмамбет – второго главаря хивинцев. Туркмены бегут, бросая добычу: женщин, детей, лошадей. Но один из убегающих смертельно ранит батыра выстрелом из ружья. Финал эпоса воспевает победу, славит Балуанияза, его мужество, милосердие, учтивость...
Краевед Султан Кадыр описывает сохранившиеся изустно детали, о которых Калнияз-жырау не упоминает, настолько обычными для того времени они были. Например, Турмамбет батыр после битвы подошел к умирающему другу со словами: «Жара байғазылы болсын, батыреке!». Байғазы – это символическая плата за погляд, подарок за новую вещь, который обычно дают детям. То есть Турмамбет шутливо желает другу получить побольше подарков от тех, кто видит его рану. Это деталь, характеризующая время, когда смерть в бою была желанной для казахов. Через полвека после сражения состарившийся Турмамбет, оказавшись в тех местах, громко, на всю степь воззвал к другу: «О, Балуанияз, я помог твоим сарбазам достичь победы, а тебе – погибнуть с честью в бою. Почему же ты не заберешь меня к себе?! Время изменилось, нравы испортились, не хочу больше жить, мучаясь от старческой немощи. Если ты действительно батыр, имеющий аруах, сегодня же забери меня к себе! Позволь упокоиться рядом с тобой!». Перед рассветом душа Турмамбета покинул этот мир, а тело его было похоронено рядом с боевым товарищем, в Караган-Босага...
Наш разговор начался с современных проблем. При чем тут батыры и эпос? Почему-то кажется, что во времена Кобланды и Балуанияза проблемы, волнующие современных «защитников традиционной морали», в принципе были невозможны.
«Время славы нашего народа осталось в прошлом. Все дело в этом. Мужи побежденных народов превращаются в домашних тиранов, вымещают зло на женщинах», – эта фраза из романа Таласбека Асемкулова «Тәттімбет сері» вспоминается всякий раз, когда наши «борцы за традиционные ценности» начинают «воспитывать» женщин. Потому что не хватает сил заставить власть предержащих вести себя прилично? У сильного всегда бессильный виноват, а у наших «борцов» во всем всегда виноваты женщины. Чиновники воруют, депутаты принимают идиотские законы, судьи – такие же решения, а виноваты «девушки, потерявшие стыд».
Некоторые девушки ведут себя из рук вон плохо, но разве в этом причина происходящего в стране? И разве мужчины, которые борются против «бесстыдниц», заботятся о других девушках – тех, что трудятся за копейки на трех работах, учатся ночами, приобретают специальность, арендуют комнаты на паях с подругами. Или эти мужчины заботятся о женщинах, которые брошены мужьями и в одиночку поднимают детей? О многодетных семьях, не имеющих жилья? А если женщины видят, что мужчины лишены мужественности, и ищут себе опору не в нашей стране, то кого в этом винить? Время такое: враг в плен не уводит, но женщины наши бьются в плену у нищеты и беззакония, а их дочери делают вывод, что счастье искать надо за рубежом.
Кобланды батыр не стал упрекать жену: почему не умерла, сохранив честь, почему не убежала из плена, ведь гуляешь вот верхом на лошади за городом. Он взял ответственность на себя. В этом традиционная казахская нравственность. И мне жаль современных борцов за псевдомораль с их огромным комплексом неполноценности. Но еще больше жаль наш народ. Ведь такие «традиционалисты» формируют у адекватных людей отвращение к тому, что называется традиционной казахской культурой.
На самом деле здесь происходит не возвращение к традиционным ценностям и даже не архаизация (потому что просто вернуться назад невозможно, так же как невозможно дважды войти в одну реку). Происходит реархаизация, одичание, о котором Таласбек Асемкулов рассуждал так: «Страшна не дикость сама по себе. Дикость – это стадиальное явление, дикость преодолевается, от нее можно перейти к цивилизации. Страшно одичание, откат от цивилизации. Этот процесс необратим».
Зира Наурызбаева, культуролог
Просмотров материала: 2 902
