В Алматы вернулся эмигрировавший в августе 2014 года в Израиль режиссер театра и кино Игорь Гонопольский. Там у него остался налаженный быт, который он именует «золотой клеткой». Здесь нет ничего – ни гражданства, ни крыши над головой.
Слухи о моей коме сильно преувеличены
- Есть такая поговорка: где Рембрандт, там и храм. Или по-другому: где король – там и королевство, – говорит он. - Сегодня я, гражданин Израиля, пытаюсь взять вид на жительство в Казахстане. Там таких, как я, называют олим-хадашим – новый репатриант. Пособия, которое получаю в этом качестве, хватает на достаточно комфортную жизнь. Но жить жизнью холеного быка, которого кормят, поят, выгуливают, я не могу. Душа, сердце, а самое главное, мозги - в Казахстане. Первое время не умел даже с Интернетом обращаться. Сейчас немного умею. Постоянно смотрю фильмы, программы, мастер-классы коллег. Но у меня настал момент, когда и самому хочется отдавать. А мне есть чему научить других. Я уже набирал курс в университете «Туран», да не доучил – болезнь свалила.
За два года с небольшим, что Игорь Гонопольский находится в эмиграции, он успел трижды побывать в Алматы, а получив в конце ноября годовую визу в Казахстан, считал часы и минуты, оставшиеся до самолета. Зачем же ему надо было уезжать из страны, где прошла практически вся его жизнь?
- Все мы с возрастом теряем здоровье, - рассказывает Игорь Марксович. - В какой-то момент и мне его тоже оказалось недостаточно. В августе 2014-го пошел себя подлечить, чтобы дальше работать, уже не думая о здоровье. Поскольку я заслуженный деятель Казахстана, то обслуживался в элитной клинике, которую в народе называют «совминовской». Многие сейчас в вену или артерию ставят очищающую кровь пружинку. Это процедура называется стентирование. Мои лечащие врачи, когда я проходил диспансеризацию, сказали, что мне это необходимо. Ну надо так надо: я подписался и отдался эскулапам. Когда начали ставить этот самый стент для очистки крови, у меня сердце стало отказывать. Выяснилось, что некий орган в нем насквозь задеревенел, то есть кровь он не чистил и не пропускал. Его надо было менять. На мое счастье, в клинике оказался в наличии сердечный клапан какого-то северо-американского быка. Теперь шучу, что я трижды бык. По году, по месяцу, а теперь еще и по сердцу. Придя в клинику в конце лета на своих ногах, только к новому году, в конце декабря, я оказался в своем доме. Но то, что я якобы впал в полугодовую кому, - легенды со слов моей бывшей жены. На самом деле она длилась всего три дня.
Меня теперь часто спрашивают: «Ты побывал в другом мире. Ну и как там? Есть что-нибудь?». А я, честно говоря, ничего не помню. Ни света в конце туннеля, ни светящихся существ. Очнулся в палате с каким-то немножко искривленным сознанием, подключенный к аппаратам. Ходить не мог, разговаривать – тоже: голосовые связки были прижаты трубочкой, через нее меня кормили. Пытаюсь что-то сказать, а воздух не идет, - только шипение.
Пытаюсь что-то писать, но руки тоже не очень хорошо работают. Короче говоря, состояние не из веселых. Я, конечно, сильно благодарен хирургу, который спас меня. Хороший, достойный специалист. Но к моменту выписки спина у меня представляла один сплошной пролежень. Жене меня отдавали со словами: «Будет что-то соображать, но двигаться не будет».
В машину «Скорой помощи» меня занесли на матраце. На нем же - во двор собственного дома. Положили на пол. Сложное, конечно, было время. Ни встать самостоятельно, ни в душ сходить и так далее. Саша Барон, мой друг и просто внимательный человек и хороший врач, нашел для меня кресло на колесиках. Какое-то время на нем рассекал по дому.
Мышцы постепенно стали набирать силу. Приходили какие-то тетки, кололи иголками, делали похлопывающий (я его называл «поглаживающий») массаж. От него ничего не менялось, разве что приятно было. Ноги по-прежнему не понимали, чего я от них хочу. Не слушались, в общем. Потом мы случайно набрели в Интернете на остеопата по имени Роман. Созвонились, он приехал. Шучу, конечно, но когда вошел потрясающий красавец лет 30, то будь я женщиной, тут же отдался бы ему.
Парень оказался с медицинским образованием. Прочитал мой диагноз, потом, распяв меня как лягушку, ощупал, осмотрел, прослушал и сказал, что буду ходить, и стал приезжать каждые два-три дня, чтобы делать массаж. Недели через две или три, взяв под мышки, поставил и отпустил. Так я стал делать попытки по чуть-чуть ходить, а скоро даже подниматься по лестнице, держась за перила. Вот в этот момент я и решил, что мне надо менять свою жизнь, - уезжать в Израиль. Легенды об тамошней медицине сыграли большую роль, да и проживавший там отец был тогда еще жив.
Боже! Спаси меня от женщин
В израильское консульство Игорь Гонопольский приехал в инвалидном кресле.
- Все бумаги у меня были в порядке, - рассказывает он. - И мама у меня еврейка, и отец - тоже. Но неходячих и лежачих везде не очень-то жалуют. Мне тоже пытались отказать, ссылаясь, что консул сейчас в Астане. Узнав, что он будет в Алматы через месяц, я сказал, что к тому времени приду на своих ногах.
И в самом деле, в следующий раз я приковылял в консульство с палочкой, но без коляски. Тогда все окончательно и решилось. Дом в пригороде Алматы был продан. В страну обетованную я уезжал из городской квартиры, купленной на имя жены. Она полетела со мной, а через неделю засобиралась обратно. Ее можно понять. Языков, ни английского, ни иврита, не знала, а чтобы мыть подъезды и квартиры, - для этого не надо ехать в Израиль. В общем, вернулась в Алматы. А я решил, что коль так, то наши отношения исчерпаны. Развелись, в общем. Теперь, если меня кто-нибудь спросит: каких бы я ошибок постарался избежать, начни жизнь с чистого листа, я бы ответил так: никогда больше не стал бы связываться с женщинами.
Будучи в Казахстане весьма заметной фигурой в мире кинематографа (его фильмы неоднократно занимали места на международных кинофестивалях), Игорь был уверен, что и в Израиле ему есть что сказать в своей профессии.
- Но – увы! Я оказался наивным человеком, - сетует режиссер. - Жизнь здесь совсем другая, перевернутая, по нашим понятием, с ног на голову. Чтобы подтвердить свой диплом и квалификацию, все творческие люди должны пройти комиссию. В этом случае дается якобы поддержка в виде небольшой суммы для приобретения оборудования, инструментов, костюмов и т.д. А мне нужна была камера. Я поехал в эту комиссию, показал какие-то фрагменты из фильмов, получил шесть баллов вместо пяти. Но еще не видел ни копейки. Сказали, что финансирование откроется в течение пяти лет.
Короче, камеру я купил без их помощи. Но здесь снимать нечего. Исключение - фильм про отца. Его я собирался снять очень давно. Приезжал сюда с другом, профессиональным оператором Геной Поповым, но что-то мне мешало, я не мог переступить через себя.
Два года назад, на 90-летие отца (тогда он был еще жив), я позвал своего приятеля, оператора из Тель-Авива. Он снял и папу и всех алмаатинцев, приехавших на юбилей. У отца – интересная жизнь. Когда началась война, ему было всего16 лет. Юный бакинец (и он, и мама родом из этого города) поступил матросом на пароход, таскавший баржи с оружием из Ирана в Баку. Папа часто рассказывал про этот период своей жизни, но я, к сожалению, ничего и не снимал, и не записывал. Теперь придется напрягать память и рассказывать самому.
Напомним: отец Игоря Гонопольского – знаменитый врач-психиатр, академик медицины США, России и Евразии Маркс Хаймович Гонопольский - не только сорок лет руководил психиатрией Казахстана (был главным психиатром и наркологом республики), но и стал автором нового для СССР направления медицины и психиатрии - наркологии. Первый учебник об этом он написал еще тогда, когда наркомания в Союзе не считалась заболеванием.
- Как получилось, что мои родители оказались в Израиле? – продолжает Игорь. – Отца в конце 80-х тихо-тихо отправили на пенсию. А потом мама стала прибаливать, ей в больнице занесли гепатит С. Папа возил ее в Москву к именитым докторам, но с этим ничего нельзя было поделать, и я уговорил их эмигрировать. Тогда я занимался коммерцией, у меня были деньги и я смог купить им там, в Израиле, квартиру. А это здесь самое главное: если есть жилье, дальше можно спокойно жить.
Родители получали нормальное пособие, к тому же папа ездил в Тель-Авив консультировать по психиатрическим болезням. Я прилетал к ним постоянно. В очередной раз был в Хайфе на майских праздниках. Я работал тогда начальником управления по рекламе и маркетингу в банке «Туран-Алем», где управляющим был тогда мой покойный друг Ержан Татишев. На большие праздники вместе с женой и с семейными друзьями старался куда-нибудь уезжать путешествовать. В тот раз с другом Олегом и его женой как раз были в Израиле. 8 мая вылетели домой, в Алматы, а через пару дней позвонил двоюродный брат Алекс: мама ушла.
Папа остался один, но он, сильный и смелый человек, сумел взять себя в руки. Фактически не зная языка и правил, по которым живут в этой стране, организовал общество репатриантов из Казахстана. Они вместе ездили в экскурсии, отдыхали, была какая-то общественная жизнь. Но время шло и однажды отец слег. Когда он первый раз сломал шейку бедра, я вытащил его. Однако самостоятельность вернулась к нему ненадолго. Как-то позвонили в дверь, папа соскочил с дивана, зацепился за ковер (он очень любил, когда они лежали на полу) и… случился второй перелом.
После этого мы с братом решили, что он не может больше жить один. Здесь есть такая услуга как метапелет - оказание помощи пожилым людям за счет государства. Работники социальных служб в зависимости от состояния подопечного несколько раз в неделю приходят, чтобы приготовить еду, прибрать в квартире, помочь с личной гигиеной и, если нужно, погулять. Но это не могло продолжаться вечно, и мы решили определить отца в Бейт Авот – Теплый дом. Объездили в Хайфе несколько таких домов и выбрали тот, из окон которого открывался вид на море. Отец ведь морской человек, пока мог, круглый год не вылезал из воды.
Когда в Алматы заходишь в дом престарелых, в нос бьет запах прокисших щей. Здесь – это комфортабельный Дом отдыха с круглосуточным медицинским обслуживанием. На каждом этаже свой контингент. Есть ивритоговорящие, русскоговорящие, есть совсем без памяти, тяжелые и полегче. И вот папа оказался там. Я не мог быть с ним рядом, это было невозможно, я работал. Пока я был в Алматы, отца патронировал мой старший брат Алекс, Александр Борисович, сын папиной сестры.
Вот так было. Когда я прибыл в Израиль как репатриант, отец был уже очень слаб. В комфортном Теплом доме ему не с кем было словом перемолвиться. Говорили, что он гордый, не хотел ни с кем разговаривать. Может быть, и так. Он создавал науку, писал книги, по которым учились другие. Интеллект тех, кто находился рядом, был, конечно же, другой. И он, не зная, о чем ему с ними говорить, молчал. Персоналу отвечал мимикой и глазами. Память от этого лучше, конечно, не становилась...
На уровне мистики
Игорь Гонопольский вернулся в Казахстан с чувством, что именно здесь его родина.
– А дома и стены помогают, - считает он.
Дел у него невпроворот: собирается учить студентов, ставить спектакли, открывать молодежный студенческий театр… Единственное, от чего режиссер категорически отказывается, - экспериментировать с потусторонним миром. Дело в том, что в его жизни было немало мистических совпадений, связанных с этим. В 2012 году на сцене Театра имени Лермонтова по одноименной пьесе французского писателя Эрика-Эммануэля Шмита он поставил спектакль «Отель двух миров». Этот отель - временное пристанище для находящихся в коме. Выйти из него можно лишь в двух направлениях – обратно к жизни или умереть. А через несколько лет режиссер и сам оказался в этом состоянии. Есть ли какая-то связь между поступками человека и тем, что случается с ним в будущем?
- Свое кредо в отношений веры я бы определил так: не верующий, но верящий, - говорит режиссер. - И хотя истины мы все равно не узнаем, но могу сказать, что загадочные совпадения бывали в моей жизни не раз. Есть такая легенда – у всех, кто связывается с Иваном Грозным, что-то случается. Алексей Толстой умер, пока писал третий том «Повести смутного времени» об эпохе этого царя. А я сделал фильм про Сергея Эйзенштейна, где рассказываю о том, как он работал в Алма-Ате над «Иваном Грозным».
Картина «Эйзенштейн в Алма-Ате» появилась незадолго до того, как я решил «проверить», что же такое кома. Когда взялся снимать фильм «Это я вышел на улицу» про Сергея Ивановича Калмыкова, говорили, что с ним не стоит связываться. И вправду, по ходу работы над картиной происходили какие-то необъяснимые вещи. Калмыков жил в бараках по улице Шевченко. Но их уже нет, и мы арендовали рубленный деревянный домик с башней на углу улиц Сейфуллина и Абая, построенного в конце XIX века для наблюдения за метеусловиями.
И тут случилось такое, что даже мне, человеку маловерующему, впору было поверить в нечистую силу. Уезжая на обед, мы как-то закрыли деревянную дверь с засовом обычным навесным замком. Возвращаемся, а дверь заперта изнутри! Но там никого не было и быть не могло! Мистика! Пришлось залезать через окно. На озвучивании актер Лева Темкин читал роль Калмыкова, сыграл его, можно сказать, голосом. Приезжаем после обеда - по аппаратуре как Мамай прошелся: провода оборваны, ничего не работает. Самое прискорбное, у меня после этого фильма умерла любимая супруга Алма Тлеумагамбетова: у нее внезапно отказали почки, а я не успел ее спасти. Кто его знает! Что-то пересекается, что-то совпадает, такое тоже нельзя сбрасывать со счетов. Но верить так, чтобы молиться и ничего не делать, чтобы, не дай бог, что-то случилось, - неправильно...
Мерей Сугирбаева, Алматы
На конкурс "Мой родимый край"
Просмотров материала: 5 541
