Фото: АНДРЕЙ НИКОЛЬСКИЙ
Баян Алагузова в эксклюзивном интервью Harper’s BAZAAR Kazakhstan рассказала о том, каким она видит новый Казахстан, эйджизме и стереотипах вокруг него, отобранном бизнесе супруга, громкой судьбе ее фильма «Бақыт», а также своем первом — за прошедшие шесть лет — разговоре с бывшим мужем.
- Я хочу начать с приятных событий и лично вас поздравить с тем, что вы стали бабушкой, с рождением вашей первой внучки. Расскажите, как вы себя чувствуете в этом новом амплуа? Что-то изменилось в вас, в вашем собственном самоощущении?
- Я хочу развеять все эти стереотипы, когда кажется, что при рождении первой внучки или внука, ты что-то ощущаешь. На самом деле ты ничего не ощущаешь, пока ребенок совсем маленький. Я тоже ловила себя на мыслях: «Что во мне поменялось? А что во мне изменилось? Может быть, я стала другим человеком?». Нет, ничего не поменялось, я все та же Баян. Но я заметила, что когда внучка растет, я же наблюдаю за ее изменениями, за тем, как она стала узнавать маму и папу, улыбаться, агукать, и ты понимаешь, что в твоей жизни появился еще один очень родной тебе человек, которого ты любишь совершенно безусловно. И тебе он кажется самым чистым, самым замечательным, самым красивым, уже заранее самым умным и самым талантливым.
Я все еще пытаюсь понять, что меняет рождение внуков. Может быть, больше ответственности только и больше переживаний на самом деле. Потому что если раньше ты беспокоился о двух своих детях, то теперь ты беспокоишься о трех. Каждый день звонишь, спрашиваешь, как настроение, все ли хорошо, сходили ли к педиатру и так далее. То есть забот, хлопот и ответственности еще больше. А то, что ты становишься взрослее и мудрее, то внуки не меняют твое внутреннее состояние, интеллект или отношение к жизни. Как говорится, если ты родился дураком, то ты и умрешь дураком. Поэтому возраст не делает человека осознаннее или мудрее. Я раньше думала, что возраст — это мудрость, а, оказывается, мудрость от ума и еще, если ты умный человек, то, конечно, ты будешь делать выводы.
- Существует также стереотип, что внуков любишь больше, чем собственных детей. Так ли это?
- Не знаю. Тоже не про меня. Я очень люблю своих детей, и я думаю, что внуки — это дети твоих детей, и они должны получать любовь прежде всего от своих родителей. И я стараюсь не мешать им в этом. То есть я не частый гость в доме у Айсауле, ее супруга и теперь уже Сафии. Мне кажется, что нарушать микрофлору их семьи не надо. И я хочу, чтобы ребенок вырос прежде всего в здоровой семье, без вмешательства родных со стороны. Я думаю, что бабушка, если можно назвать меня бабушкой, то это, наверное, все-таки больше такой приятный гость в моем понимании. Я могу ошибаться и не навязываю никому свое мнение. Но мне бы не хотелось брать ответственность за воспитание внучки или за ее какие-то жизненные, моральные ценности. Это должны давать прежде всего родители. Я появляюсь там только в гостях, когда меня приглашают.
- У вас в Instagram был пост о том, что вас часто спрашивают, как вам сейчас в роли бабушки, и вы написали: «Великолепно, только юбка короче не стала и не будет короче».
- Пока мне позволяют, так сказать, мои физические данные, и пока я чувствую себя в короткой юбке совершенно комфортно, а я чувствую себя совершенно комфортно, меня никак не останавливает рождение внучки и еще трех внуков, дай бог, которые будут. Я не считаю, что это как-то совместимо, вот вообще, я не понимаю, где логика, когда тебе говорят «Ты уже бабушка, а ты все еще в короткой юбке». Ты ведь отдельный человек, так же, как и твоя внучка или твой внук.
- Вот эту тему эйджизма (дискриминация по возрасту) вы тоже поднимали на своей страничке. До сих пор люди его ярко проявляют в вашу сторону? Как часто вообще говорят об этом?
- Вы знаете, у меня очень много подписчиков и большая их часть — это абсолютно адекватные люди, которых я очень уважаю. Эйджизм проявляют люди несознательные, люди немыслящие и неосознанные, поэтому спорить с ними иногда нужно, но не стоит превращать это в какой-то культ. Я писала даже не про себя, потому что меня это не задевает вообще никак. Когда мне говорят «так делай» или «вот так делай», у меня всегда на все есть свое мнение, и я не ведомый человек. Если я так не считаю, то так делать не буду.
Я писала о нынешних тенденциях в обществе, коих раньше, лет пятнадцать назад, не было. То есть моя мама ходила в мини-юбке, и никто ее не осуждал. Моя бабушка красила яркие губы, и никто ее не осуждал. А сейчас все поменялось. Я больше писала о других женщинах. У меня много подруг-ровесниц, также много приятельниц из сферы медиа, которые очень остро на это реагируют. И поскольку это окружает меня, я больше писала о тенденциях в обществе. Но один в поле не воин, и мне очень жаль, что многие люди идут на поводу у большинства, и большинство этим пользуется.
- И вот эта зависимость от мнения других, на мой взгляд, неправильная. Да, нужно соблюдать какие-то каноны приличия, ну, грубо говоря, не открывать соски. Но если у тебя красивая грудь, собственно, как у вас, почему, если тебе она нравится, то ты должна идти на поводу у большинства людей, которых ты даже не знаешь, и должна одеваться так, как угодно им?
- Вот меня это вообще не трогает, меня это не касается и меня это не обижает. Потому что я понимаю, что люди, которые думают так, пишут так, это глубоко закомплексованные люди со своими болячками, неудачами и недолюбленностью. И мне просто несколько непонятно, когда люди самодостаточные ведутся на это. Я, собственно, об этом больше писала, не о себе.
- Это то, с чем я сталкиваюсь ежедневно и выступаю против этого постоянно. Но как вы думаете, почему в принципе у нас пошла такая тенденция? У нас же действительно раньше такого не было.
- Я думаю, что это возникло с появлением радикальных течений, которые имеют свое влияние. То есть у нас и раньше никогда не было девушек в платках. Ничего личного, ничего против не имею, но это не наше. Однако сейчас это часть нашего общества, которую мы принимаем, ведь это выбор людей. И мы его уважаем. Поэтому появилось мнение, что, оказывается, можно одеваться более закрыто. И не многие помнят, что до этого мы были открытые, и никого это не напрягало.
Я вообще выросла в атеистическом обществе. Нам всегда говорили, что бога нет. Это было очень радикально тоже. Советская власть она ведь такая радикальная. Вы знаете, разрушали мечети, церкви и все, что с этим связано. И я в этом выросла, вот в этом советском прошлом. Но я и этого не принимала. Я говорила, что меня это не касается. Да, может быть, для вас бога нет, но для меня он всегда был. Просто я не знала, как он выглядит, какие у него заповеди. Поэтому я всегда где-то посередине. Против радикализма и всегда больше на светской стороне, но с присутствием всевышнего.
- А как вы думаете, вообще настанет ли когда-нибудь в казахстанском обществе день, когда наши люди начнут уважать личные границы друг друга и вот так бестактно не лезть туда? Особенно же у них всех развязались языки и руки с появлением социальных сетей...
- Я думаю, что никогда такого времени не настанет, потому что всегда были невежды и всегда была интеллигенция. Вот и все. И общество всегда будет делиться на невежд и образованных, грубо говоря, на мракобесов, и на тех, кто хочет идти к светлому, к знаниям, к осознанности. Ну вот, вы можете назвать мне лицо интеллигенции сейчас? У нас же вытравили практически всю интеллигенцию. У нас нет ученых, писателей, или мы ничего о них не знаем. Сейчас лицо общества — это люди, которые популярны в социальных сетях. А там ведь могут быть все, абсолютно кто угодно. Все, кто как-то заявил о себе. Идеологии у нас правильной пока в общем-то и нет. А она должна быть.
Сейчас эта идеология — социальные сети. Если ты показала абсолютно голую грудь, значит ты крутая. Если ты выражаешься матом, то ты крутой, понимаете? И все это с разрешения социальных сетей. Я не говорю, что это плохо. Потому что человек воспитанный и сознательный, он будет брать только самое лучшее даже из худшего. А человек, которому ничего не объясняли, он будет брать худшее из худшего. И вот этот закон о запрете социальных сетей, он тоже очень двоякий. И там, как говорится, палка о двух концах. Вроде, здесь хорошо, а здесь ужасно. А здесь ужасно, а здесь хорошо. Нет баланса, мы его потеряли. А может быть, у нас его никогда и не было и без социальных сетей.
Я не думаю, что педофилов стало больше. Я думаю, что они всегда были. Я не думаю, что людей нетрадиционной ориентации стало больше. Мы просто о них не знали, они всегда были. Сейчас мы просто более осведомлены об этом всем. Вот это хорошая сторона, что ты теперь все знаешь.
- Разговаривая о светлом будущем. У нас прошел референдум, и явка на референдум была 68% по республике. Как человек, который неравнодушен к политической ситуации в стране, как вы думаете, почему была не 100%-явка на референдум?
- Хорошо, что нам не нарисовали эту 100%-явку, знаете. Если 68% — это правда, то это шикарно. Это 68% сознательной части населения.
Это шикарный показатель за месяц до объявления о референдуме, потому что до оставшихся 32%, возможно, не дошла эта информация. Я же не знаю на самом деле, как у нас работает государственная пропаганда. Поэтому я считаю, что это неплохой показатель, даже отличный. Если у нас 68% населения сознательны, и они действительно хотят или не хотят принимать новые поправки в Конституции, то это говорит о том, что 68% неравнодушны к тому, что происходит в стране. Я рада этой цифре.
- Я читала пост одного из блогеров, и в нем он говорил о том, что самая низкая явка на референдум была именно в Алматы. И он это объясняет тем, что после январских событий для алматинцев странно идти спустя буквально четыре месяца на референдум, якобы с верой в какое-то светлое будущее, когда тут успокаивали детей от шума взрывающихся снарядов...
- Не могу ответить за тех людей, которые не пришли голосовать, потому что я всегда и везде верю в светлое будущее. Вот любая зацепка о том, что тебе обещают светлое будущее, я за нее зацеплюсь, потому что я человек в принципе позитивный. А говорить о том, что никогда и ничего хорошо не будет, вот у них и не будет хорошо, понимаете? А мне с детства говорили: «Вот станем комсомольцами, и все будет хорошо». И я в это верила, и я находила счастье в этом. Меня приняли в комсомол, для меня это был кусочек счастья. Меня приняли там еще куда-то, для меня это был кусочек счастья. Действительно, я в это верила, что да, жизнь налаживается.
Потом случился распад Советского Союза, и нам сказали, что теперь мы будем суверенны и независимы. И я думала: «Господи, а что может быть еще лучше?». Вот у таких людей, как я, действительно, все налаживается и жизнь становится все лучше и лучше. Я не могу сказать, что плохо жила при Советском союзе. Я была счастлива. У меня был кусок хлеба и прекрасный суп на столе. У меня была любимая семья, кофта, юбка, сумки, у меня было счастье человека тогда, в том сознании. И я не знала, что бывает лучше.
Потом пришла независимость, я стала работать еще больше, и у меня появились другие блага цивилизации, понимаете? Это ведь от самого человека зависит. И это правда. Поэтому, когда говорят про светлое будущее, я верю, что мое будущее будет еще светлее, а значит и у моих детей, а дальше у моих внуков.
И я всегда своим детям говорила: «У вас все хорошо, а будет еще лучше». Вот и все. Это от восприятия самого человека зависит. И вы знаете, когда наступила перестройка, и мои родители остались без работы, моя мама пошла работать на базар. Правда, у нее ничего не получилось. И даже тогда она говорила: «Нет молока в магазине, ну ничего, зато есть порошок». Поэтому мои родители передали этот оптимизм мне. И дети у меня такие же. Поэтому я очень благодарю всевышнего вот за таких моих детей. Когда мне плохо, я понимаю, что это временно, что завтра выйдет солнце и наступит новый день. И я иду не к кому-то, а иду к своим детям. Я говорю: «Айсауле, мне вот так плохо на душе». И она говорит: «Да, мам, ты такая крутая! Да о чем ты говоришь? Да завтра выйдет солнце, и все будет хорошо». И она вот меня наполняет своим счастьем. И мне больше ничего и не нужно, если честно, когда есть вот такие дети.
- Вот сейчас ваша младшая дочь Айару учится в США, и в свое время Айсауле там тоже была. У вас есть какая-то разница в восприятии их жизни заграницей? Сильнее сейчас переживаете?
- Ровным счетом только потому, что Айсауле уехала туда с Алишером (нынешний супруг Айсауле). А Айару улетела совсем одна. Если бы Айсауле уехала одна, у меня была ровно такая же нервная обстановочка, действительно, нервная. В свою очередь, как бы я себя ни прорабатывала, как бы я ни читала все эти книжки современной психологии о том, что «отпусти, доверься этой Вселенной», я как мать, которая от пуповины просто оторвала 17-летнего ребенка, абсолютно домашнего, излюбленного… Но я сделала этот шаг и отпустила ее.
И мне очень тяжело дается ее путешествие, она гипер-путешественница. Она за полгода объездила пять штатов. Первые две ее поездки были для меня мучительны. Понимаете, человек сам сел за руль и уехал за 600 километров. Или сел в самолет и улетел за шесть часов перелета. Я, конечно, мать ненормальная в этом смысле. Я знаю матерей, которые абсолютно спокойно к этому относятся. И, поверьте мне, я очень долго прорабатывала эту ситуацию. И пыталась пройти эту сепарацию. У меня не получается. И даже сейчас она в городе, я несколько раз в день ей звоню. Она меня, знаете, как воспитывает? Просто не берет трубку.
- Чтобы вы привыкали…
- А у меня начинается паника: она не берет трубку, не выходит в WhatsApp. 5-6 часов, и у меня начинается паника, я начинаю ее искать через пятого, через десятого. А она говорит: «Мам, ну ты просто привыкни. Я уже взрослый человек, сама за себя в ответе. Я тебя так воспитываю». Я считаю, что она жестокий человек. Айсауле, например, не такая. Если я ей что-то скажу, она сделает так, как я ей говорю. А Айару — абсолютно другой человек. Она сделает так, как нужно ей. Знаете, у меня есть фраза «Мы пинаем в одни ворота, и это твои». С детства так повелось.
- Вы знаете, я бы хотела вернуться немного назад к нашим разговорам о Казахстане. Каким вы видите новый Казахстан? Каким вы хотите, чтобы он был?
- В идеале я бы хотела взять все самое лучшее из свободных, демократических, развитых капиталистических стран. Все самое лучшее. Я часто бываю в Европе и других странах. Конечно, там не все идеально, но лучше, чем у нас, скажем так. Поэтому, конечно, хотелось бы, чтобы была демократия, свобода слова, развитая экономика, культурные люди кругом, которые уважают права, где созданы хорошие социальные пакеты для матерей, инвалидов, где вся инфраструктура для этих же инвалидов и матерей. Чем больше ты видишь, как живут развитые страны, тем больше ты хочешь это привнести в свою страну. Я хочу, чтобы была развита наука, чтобы в каждом университете были свои лаборатории, вертолетные площадки, огромные бюджеты на разработки различных технологий, науки. Хочу, чтобы страна стала производителем. Чтобы я с гордостью говорила: «Да, это наше».
Я очень люблю Казахстан. Я очень люблю то, что меня связывает здесь. И как бы мне не было хорошо во Франции, меня всегда тянет на свою землю, потому что я должна что-то сделать не только для себя, но и для этой страны. Потому что я ее люблю. Я могу назвать себя патриотом, я не продам эту страну ни за Ниццу, ни за Лос-Анджелес, ни за что-либо другое. Да, мне нравится путешествовать, я хожу, смотрю, изучаю, потому что хочу привнести это в свою страну.
20 лет назад состоялась моя первая деловая зарубежная поездка в Корею, где у меня была возможность действительно узнать другую страну, и когда нас повезли на Gangnam Style — это улица миллионеров, я там увидела салон для собак. И представляете, тогда двадцать лет назад увидеть салон для собак? И там сидела очень красивая девушка и у нее была белая собачка. Вот ей кто-то сушил шерсть, кто-то делал прическу, кто-то стриг когти. Одна процедура тогда там стоила 300 долларов. Для моего восприятия это было сумасшествие, у меня был взрыв мозга тогда. Оказалось, что хозяйкой той собаки была популярная в Корее телеведущая, которая вела на одном из телеканалов викторину. И она получала миллионные гонорары за это. И тогда, знаете, у меня был не культурный шок, у меня была депрессия, потому что я на тот момент была очень знаменитой телеведущей. Я вела программы на самых топовых телеканалах у себя на родине, у меня была зарплата 2000 долларов, и я думала, что мир на этом закончился, что это самая высокая зарплата на телевидении.
И я подумала: «А в той ли я стране родилась? А если бы я родилась в Корее? А если бы я даже не вела бы викторину, а какую-то авторскую программу, которую я вела в Казахстане, стране в семь раз больше Кореи? То какие бы гонорары были у меня тогда?». Я приехала домой и три недели не выходила из дома. У меня была такая депрессия. Это была даже не зависть, это была культурная депрессия для меня как профессионала, что моя коллега в Корее ведет викторину и зарабатывает столько, что может позволить своей собачке за 300 долларов делать маникюр и прическу.
- Баян Максатовна, вы сделали очень смелое, очень громкое заявление о преступлениях со стороны всем известного клана, даже назвали имена. И это восхитило очень многих казахстанцев, потому что от женщины в нашем обществе такой смелости никто не ожидает. И зная вас давно, и лично в профессиональном кругу, и вообще как медийную персону с самого детства, я понимаю, насколько у вас сильный характер, но даже я была шокирована вашей такой смелостью. Вам не страшно?
- Странно, ко мне очень многие мужчины подходили и говорили: «Мужчина на это неспособен. Как вы это сделали?». А я же правдолюб. И я очень страдаю от этого, если честно. Я сейчас пытаюсь лавировать для того, чтобы быть не настолько прямой, насколько я являюсь. Ну вот моя личность такая. Я очень прямая, как рельса, как говорит мой супруг. И, кстати, с его появлением я стала не такой прямой, гибче.
На него очень сильно повлияла китайская философия, которую он впитал в себя. Турсенгали очень долгое время был в Китае, у него китайское образование, он говорит на китайском языке. И он многому меня научил. «Никогда не захлопывай дверь. Всегда можно договориться. Оставь форточку. Не принимай решения на горячую голову», — вот один из его советов.
И, вы знаете, когда ты сделал все возможное, чтобы этого не случилось, а я сделала все возможное, чтобы дело не дошло до публики, и это был последний мой шанс для того, чтобы достучаться. Связано это с бизнесом моего супруга, который отобрали, и меня не услышали. Тогда я предприняла последнюю попытку для того, чтобы достучаться до правды. И я до нее достучалась. Поэтому когда ты идешь на диалог с человеком, надо слышать, о чем он тебе говорит. А я ведь говорила, что у меня есть публичность и услышьте меня, и давайте не будем доводить до медиа нашу проблему. Но меня не услышали, поэтому я меньше всего думала о безопасности на тот момент, тогда я думала о правде, о несправедливости.
- А сейчас?
- Видите, я пришла к вам без охраны, хотя имею возможность ее нанять. Я считаю, что бог на свете есть, и он всегда на стороне справедливости.
- Получается, ваши публичные заявления помогли вам?
- Да. Сейчас идет следствие. Я не давала никакой бумаги, но я же не заявитель. Заявитель — мой супруг. Но поскольку я являюсь его женой, конечно, я не имею право выдавать тайну следствия. И когда справедливость восторжествует, а я верю, что так и будет, конечно, я первым делом поблагодарю гуманный и справедливый суд, потому что все доказательства предоставлены. И там, я думаю, дай бог, все будет хорошо. Вы знаете, когда шесть лет живешь с человеком, у которого отобрали бизнес совершенно несправедливо…. Понятно, что никто не умер с голоду, что он человек предприимчивый… Но это двадцать лет труда, его жизни, которые просто взяли и отобрали только потому, что это кому-то понравилось. Это ужасно несправедливо. И у меня как у любящей супруги взыграло вот это чувство справедливости, честности, человеческой порядочности, в конце концов. Вообще, представляете, если бы я бы бросила его в этой ситуации? Ну кто, если не жена? Или также, как мой муж, который все эти шесть лет был рядом со мной и который делил со мной все радости и горести, который поднимал меня с кровати. Конечно, я опираюсь на него, он опирается на меня, и это нормально. И когда мне говорят: «Почему вы защищаете своего мужа?», то у меня это вызывает недоумение. Давайте тогда абстрагируемся от своих мужей?!
- Кто такое говорит?
- Многие такое говорят. Это ужасно. Я ведь им не рассказывала, как он меня поддерживал все это время и поддерживает. И мы, конечно, с ним в этом отношении команда.
- Так и должно быть.
- Так и должно быть, да.
- Ваш фильм «Бақыт», который завоевал приз зрительских симпатий на Берлинском кинофестивале в секции «Панорама», посвящен теме домашнего насилия. У нас, кстати, недавно было интервью с Санжаром Мади, и мы с ним обсуждали проблему домашнего насилия в Казахстане. И он высказал такую позицию, что, если он узнает, что кто-то из его знакомых избивает женщину или как-либо ее абьюзит, обижает, он прекращает любые контакты с этим человеком. Это его принципиальная позиция, он открыто о ней заявляет. У вас есть какая-то позиция по этому поводу?
- Мне кажется, я свою позицию достаточно жестко высказываю. И я даже посвятила этому целый фильм. Думаю, что когда он дойдет до казахстанского зрителя, очень многие его пересмотрят, потому что люди увидят себя со стороны. Я поняла, что на правду смотреть тяжелее всего. Когда ты видишь себя, это страшнее всего. Ты так или иначе пересмотришь свое отношение к мужчине, к женщине. Потому что мы не показали сторону «она хорошая, а он плохой», нет. Мы показали настоящую правду. Она обычная, она живет в этом, для нее это норма. Она хочет развода, но он ей его не дает, потому что женщина — это частная собственность мужчины в сознании общества. Частная собственность. И мы не показали, что женщина вот такая прекрасная мать. Она не хорошая мать, потому что, когда ты растешь в таких же условиях, и когда ты выходишь замуж за такого же мужчину, для тебя любовь вообще не стоит в повестке дня. Ее нет. Ни к мужу, ни к себе, ни к дочери. И мы показали вот эту семейную трагедию, которая касается очень многих людей, которые имеют обиду на своих родителей. А их родители имеют обиду на своих родителей, и это норма, к сожалению.
При том, что я выросла в абсолютно здоровой семье, я сама стала жертвой. Это удивительный факт из моей жизни. Удивительный. Излюбленная Баян бабушкой и дедушкой, воспитанная в полноценной семье с адекватными, умными, интеллигентными, любящими родителями подверглась насилию. Это удивительный факт из моей жизни. Мне кажется, что бог написал для меня особый сценарий для того, чтобы я этот сценарий донесла до общества.
- Да, до мирового общества...
- До мирового общества в том числе. И вы знаете, когда я смогла с первого раза получить высокую награду на кинофестивале класса «А», для меня это тоже не стало удивительным фактом, как ни странно. Когда я пришла в кино в 17 лет, и меня взяли в культовый фильм «Станция любви», для меня это тоже не было сюрпризом. Как бы нескромно это ни звучало. Мне показалось, что я рождена с этой камерой вместе.
И вот недавно я сидела и разговаривала со своей знакомой и говорила: «Почему вот мне всевышний прописал такой сценарий моей жизни? Такой шумный и громкий?». Все, что ни случается со мной, все обсуждается, а ведь я этого не хотела. Я не хотела, чтобы вот такая трагедия в моей жизни стала достоянием общественности. Но так случилось.
Когда я задумала делать этот фильм, то была уверена, что у него будет очень громкая судьба. И когда мы прошли на Берлинский кинофестиваль и взяли главную награду, когда из 20 000 зрителей 8 000 проголосовали за наш фильм, я считаю, что это более, чем успех.
Жаль, что в Казахстане это не отметили так громко, как это было в мировом сообществе. Потому что мы опять хотим закрыть глаза на эту проблему. Но так не получится, уже не получится. Осенью выйдет фильм, и вы увидите, какой будет резонанс у критиков, блогеров, у всех тех, кто неравнодушен к этой теме. Потому что это очень жесткий фильм. Он полностью оголяет правду. И когда я сказала режиссеру картины Аскару Узабаеву: «У тебя не будет никакой цензуры. Делай все, что посчитаешь нужным, покажи всю правду, оголи всю правду без остатка». Он так и сделал.
- Мне очень хочется посмотреть ваш фильм, потому что это животрепещущая тема. К сожалению, домашнее насилие встречается гораздо чаще, чем, может быть, некоторые думают.
- Нужно прекратить закрывать на это глаза.
- Да, абсолютно с вами согласна.
- Если это не сделаю я, это сделает кто-то другой. Не получится уже проигнорировать.
- Да, уже нарыв общественный прорван. Я помню, как нас всех потрясло, когда с вами случилась та трагедия, и я знаю о том, что вы простили своего супруга. Вы даже просили, чтобы его не сажали в тюрьму и не давали ему срок. Однако суд назначил ему 9 лет лишения свободы. И он уже довольно скоро освободится, в 2025 году. В недавнем интервью вы признались, что вы представляете вашу первую встречу с ним после освобождения в кругу семьи, дома у Айсауле. А вы вообще в этот период с ним как-то контактировали? Знаете, как он сейчас себя чувствует?
- Я не контактировала с ним все эти шесть лет. И у меня состоялся с ним разговор буквально на прошлой неделе. Это была моя инициатива. Я хотела услышать его, услышать его позицию, потому что, не буду повторяться, это отец моих детей. И я ему сказала: «Ты был и останешься отцом моих детей, за коих я тебе очень благодарна». Поэтому у меня не было какой-то возможности, знаете, залезть к нему в голову, понять, что у него там. Никто никогда друг другу не залезет в голову, но просто мне хотелось это сделать по моей собственной инициативе.
- И как он с вами разговаривал?
- За шесть лет много воды утекло. И, конечно, нас сейчас ничего не объединяет, кроме детей и внучки. И вот этот эмоциональный холодок, конечно, прослеживался. Но он держался молодцом, как и я.
- А есть ли у вас опасения, что может что-то снова произойти, когда он освободится?
- Знаете, завтра я могу выйти из дома, и не, дай бог, упадет кирпич на голову. Поэтому я полностью доверяю вселенной, жизни, богу, справедливости, и я надеюсь на то, что все будет хорошо. Потому что, вы знаете, я же сама его выбрала очень много лет назад. И я жила с этим человеком двадцать один год. И сейчас говорить о том, что я сделала большую ошибку, что это было ужасно. Нет, я не могу этого сказать. Я и не буду этого говорить, потому что это не правда.
Женщины, которые поносят свое прошлое в глазах детей, в своих глазах, в глазах общества, они прежде всего не уважают самих себя. Потому что это был твой выбор, это ты с ним жила столько лет. Я жила с этим человеком, и у нас были хорошие воспоминания и есть. Да, мы вырастили хороших детей. А почему у меня дети такие хорошие? Это же так не бывает, что у меня был плохой муж, а дети хорошие. Так не бывает. Дети абсолютно адекватные, полноценные, залюбленные и мной, и им. И я не могу это отрицать. Вся проблема была во мне, не в нем. Это он меня любил.
- А вы его нет…
- Все. Другого ответа нет. Нет другой причины вообще. У меня было все, все у моих ног. И цветы, и бриллианты, и шубы, и хорошая жизнь, и машины. У меня все это было с ним. Он меня любил, как мог, как умел. Вся проблема не в нем, во мне. Поэтому говорить сейчас, как все было плохо… Нет. Все было хорошо, кроме вот этой важной для каждой женщины эмоциональной части, сердечной. Я хотела любви. Я хотела любви? Я ее получила. Поэтому спасибо за прожитые годы и спасибо за этот опыт ему и всем тем, кто окружал меня все это время. Я состоялась как личность и как профессионал при нем.
- Он вам позволял это?
- Меня больше всего раздражает — «позволял». Я же не собака, которой можно или нельзя есть. Я против этого всего. Я свободная личность. Да, я выбивала свою свободу, да, мне было тяжело. Да, он не хотел. Он делал все для того, чтобы это не состоялось. Он хотел иметь жену, мать, повара, обслуживающий персонал. Он мужчина. Но я выбила себе свою личную территорию, свою личную позицию.
Да, это продолжалось, может быть, два-три года моего такого настойчивого характера для того, чтобы донести до человека, что я отдельная личность, что я мыслящая, что я не одноклеточная, что у меня есть идеи, что у меня есть мысли и я хочу их воплотить. Я пошла работать обычным журналистом, таскала кассеты, кодировала их. У меня были синяки между пальцами, но мне это приносило удовольствие, потому что я понимала, что мне нужно овладеть этой профессией. И он мне не мешал в этом. Да, он меня ревновал. Да, он мне звонил. Да, были какие-то разногласия. Но я продолжала настаивать на своем, и я состоялась как профессионал, будучи Есентаевой. Я не могу этого отрицать. И у меня нет аллергии на эту фамилию.
Двадцать один год брака с ним я же не могу вычеркнуть из своей жизни. И у меня были шикарные, плодотворные, творческие годы. Я сделала много хорошего при нем. Я не могу сказать, что благодаря ему. Но при нем, он был рядом, был моим супругом. И я это сделала. Он мне не мешал. Хотя многие говорят, что все благодаря ему. Нет, так не бывает. Человек не может стать профессионалом благодаря кому-то. Так не бывает. То же самое говорят: «Он стал таким крутым благодаря своей жене». Нет. Человек, если с головой, и он хочет чего-то добиться, он в любом случае этого добьется. С женой, без жены, с мужем, без мужа, он все равно будет идти вперед, потому что ему это надо прежде всего.
- Мой последний вопрос. Какие у вас есть три жизненных принципа?
- «Все самое интересное впереди» — это моя любимая фраза. Это действительно так. Я за любовь. В любом ее проявлении. Знаете, когда два гея любят друг друга, а общество против, я считаю, что попираются их человеческие права. Это два человека прежде всего для меня. Я очень толерантна. Я за любовь во всех ее проявлениях. Человек может любить животное. Я люблю своего кота. Когда я пошла кастрировать его без его согласия, мне было очень стыдно. Я помолилась, сказала доктору: «Он очень мучается, но я не могу спросить его разрешения, можно ли его кастрировать». Когда я говорю это людям совершенно серьезно, они над этим смеются, а я действительно попираю его права. Но когда мне сказали, что он мучается и это надо прекращать, я приняла такое решение. Ему было два года, я два года терпела, как он мучался, я попросила у него прощения 500 раз: «Прости, прости, прости. Тебе будет лучше, тебе будет лучше». И я за любовь в любых проявлениях.
Ты можешь любить кота, ты можешь любить мужчину, будучи мужчиной, ты можешь любить женщину. Если тебе от этого хорошо, то и людям вокруг себя ты будешь дарить то же самое, что внутри тебя. Это уже доказано. Люби того, кого ты хочешь любить, если тебе от этого хорошо. Так вот, второй мой принцип: я за любовь в любых ее проявлениях.
Знаете, когда два гея любят друг друга, а общество против, я считаю, что попираются их человеческие права. Это два человека прежде всего для меня. Я очень толерантна.
И, наверное, мой третий принцип: я за справедливость и за порядочность. Я могу все простить человеку. Я не бог. Я прощаю все, любые человеческие пороки. Они у всех есть. Я сама очень порядочный человек, у меня это в генах. Порядочность должна быть во всем: в отношении к себе, детям, мужу, к работе, к команде, ко всему. Вот даже есть у тебя туфли, и ты должен относиться к ним порядочно: надел, попользовался, скажи «спасибо», протри. И вот, когда я вижу такое неопрятное отношение прежде всего к самой себе, где ты можешь накрасить глазки, но не почистить пятки, ну их же никто не увидит зимой, я считаю, что это неуважение прежде всего к самой себе. Вот как только ты перестанешь чистить пятки, ты точно так же будешь относиться ко всему, что тебя окружает. Ты не помоешь потом унитаз свой, не помоешь ведро, потом плюнешь на улице, затем обидишь человека, испортишь ему настроение. «Ну, если я к себе так отношусь, то чего бы мне к другому так не отнестись?»
Все эти мелочи абсолютно взаимосвязаны. Поэтому почистить себя, свое нутро, а все начинается с тела: если у тебя чистое тело, у тебя чистое нутро. Это тоже взаимосвязано. И когда от человека неприятно пахнет, у меня сразу ассоциация, что он мне сейчас какое-нибудь дерьмо выкинет, вот честно. Потому что он небрежен к себе, он не уважает себя. Я абстрагируюсь от таких людей сразу. И у меня все в таких картинках. Я вот так все воспринимаю. Как говорит мой муж, мелочей не бывает.
Harper’s BAZAAR Kazakhstan, ЭЛЬМИРА КОЛМАКОВА
Просмотров материала: 1 383
