Двадцать лет назад я работал в посольстве Казахстана в Сеуле, и мне стало интересно, что у наших стран сегодня на повестке. Признаюсь, я был немного удивлен, натолкнувшись на целую серию публикаций в наших СМИ, посвященную проблемам трудовой миграции. Точнее, проблеме наших нелегальных трудовых мигрантов в Южной Корее.
Выяснилось, что эти публикации так или иначе связаны с запросом одного нашего мажилисмена, адресованного министру иностранных дел. Он предлагал договориться с Южной Кореей о выдаче нашим гражданам трудовых виз, поскольку они все равно едут туда на работу, но нелегально, под видом туристов. А нелегалы бесправны и даже медицинскую помощь получить не могут. Депутат публично проявил заботу о простых людях, которые едут на заработки за границу. Не надо, мол, их останавливать, все равно поедут, лучше добейтесь, чтобы им разрешали работать легально. Правда, обратился депутат не совсем по адресу. Вопрос находится в большей степени в компетенции Министерства труда и соцзащиты, ведь дело ведь не в визах, а в соглашении о трудовых мигрантах, которое определяет условия и порядок выдачи этих виз.
Впрочем, даже если мы с корейцами заключим такое соглашение, которое позволит нашим гражданам работать в Южной Корее легально, на самом деле это не решит вопрос с нелегальными мигрантами.
В конце 90-х я работал советником нашего посольства в Сеуле, штат посольства был небольшим, поэтому мне приходилось периодически заниматься консульскими вопросами, в том числе трудовой миграцией. В то время она была легальной – действовало соглашение между одной казахстанской компанией частной и корейской ассоциацией малого бизнеса, по которому в Южную Корею могли приезжать на работу сроком до двух лет наши граждане. Трудоустраивала ассоциация не в Samsung, Daewoo или Hyundai, а на предприятия малого бизнеса. Работа, которую им там предлагали, на английском иронически называют «3D» – difficult, dirty, dangerous (тяжелой, грязной и опасной). Таких легально трудоустроенных работников было около тысячи, еще примерно полторы тысячи работали нелегально. Причем многие бросали свою легальную работу и уходили в нелегалы. Почему? Потому, что им не нравилась та работа, на которую их распределили, а сменить ее они по контракту не могли. Им казалось, что они могут найти что-то получше.
Небольшой экскурс в историю. Еще сравнительно недавно Южная Корея была очень бедной страной. Когда генерал Пак Чон Хи пришел к власти в 1961 году, он запустил процесс индустриализации, который в итоге привел к появлению сталелитейной, автомобильной, кораблестроительной, электронной и многих других отраслей. Но начиналось все с самых примитивных производств – маленьких мастерских по выпуску игрушек, пошиву одежды, изготовлению инструментов (молотков, отверток и т.п.). Труд в этих мастерских был почти бесплатным, работали буквально за миску риса. Но для многих корейцев это был лучший вариант по сравнению с голодной смертью в деревне.
Позднее, когда молодые корейцы, получившие подготовку в профтехучилищах, приходили на вполне современные заводы, выпускавшие конкурентоспособную продукцию (в 1975 уже появился Hyundai Pony), они по-прежнему работали за миску риса, просто миска стала побольше, а рис – белее. Одним из факторов корейского экономического чуда был введенный его архитектором Пак Чон Хи запрет на повышение зарплат. И на создание профсоюзов, естественно. Я как-то побывал в гостях у одного вполне преуспевающего корейца, который показал мне альбом со своими детскими фотографиями. Он сам и его друзья на снимках 70-х годов были одеты как беспризорники из советских фильмов. Быстрый рост благосостояния произошел лишь в конце 80-х годов.
Многие корейцы еще помнят те времена. Кроме того, это стало частью корейской трудовой культуры – неквалифицированный труд ничего не стоит. Да, сегодня это маргинальная часть трудовой культуры, но она осталась. Южнокорейская промышленность – это не только хайтек, полукустарные мастерские еще сохранились. Я побывал в общежитии для рабочих рядом с одной такой мастерской, где, к сожалению, повесился работник-нелегал, гражданин Казахстана. Это было собранное из металлических листов (профнастила) двухэтажное сооружение с крохотными комнатками. Оно было похоже на камеры пыток или концлагерь, но там жили люди.
Что касается заработка, то необходимо понимать, что нелегальная трудовая миграция – это преступный бизнес, в котором реальную, гарантированную прибыль получают только его организаторы – те, кто отправляет мигрантов и те, кто их принимает на работу.
Что касается самих нелегалов, тут как повезет. По данным, полученным журналистами агентства Reuters, с 2015 по 2020 год в Южной Корее умерло более 500 тайцев, 85% из них – нелегалы. Причины смерти – проблемы со здоровьем, несчастные случаи, суицид. Это все при возможности легальной миграции.
У трудовой миграции (не буду сейчас делить ее на легальную и нелегальную) есть еще один аспект – криминальный. Иностранцы, оказавшись в стране, ни языка, ни культуры, ни законов которой они не знают, становятся жертвами организованных преступных групп, которые создают для них «черный рынок» различных услуг – по поиску работы, покупке лекарств, аренде жилья и т.п. Хочу отметить – посольство всегда априори на стороне наших граждан, но это не значит, что наши граждане всегда правы. Они не только страдают, к сожалению, они и сами совершают преступления.
Да, есть вещи, с которыми приходится мириться, поскольку они хоть и не вписываются в рамки закона, но и большой общественной угрозы вроде бы не несут. Например, теневая экономика. Конечно, те, кто в тени, налогов не платят, но и трудоустраивать их не надо, они самозанятые. Мы на это закрываем глаза, корейцы тоже закрывают. Что поделать, жизнь такая. Нелегалов ловят, но без фанатизма. Посольство, со своей стороны, старается помочь всем нашим, в том числе и нелегалам. Хотя возможности у него ограничены, и объективно давно пора бы расширить штат консульской службы хотя бы в этой стране.
Но поощрять трудовую миграцию нельзя ни в коем случае! Во-первых, потому, что на самом деле никакое соглашение о возможности легально трудиться нелегальную миграцию не отменит. Основываясь на имеющемся опыте, можно прогнозировать, что нелегальных работников будет всегда примерно в полтора раза больше, чем легальных. Причем половину из этих нелегалов будут составлять те, кто приехал по рабочей визе.
Почему? Потому что в Южной Корее, как и во многих других странах, есть спрос именно на нелегальных работников. Потому что нелегалы дешевы и бесправны. Если дать им права и страховку, они будут никому не нужны.
Я специально проверил в интернете информацию о рабочих из тех стран, с которыми Южная Корея подписала соглашения о трудовой миграции и с которыми действует «Система трудовых разрешений» ¬– Employment Permit System (EPS). Ситуация не изменилась. Сегодня наибольшее количество мигрантов по системе EPS прибывает из Таиланда и Вьетнама. При этом наибольшее число мигрантов-нелегалов опять же из Таиланда и Вьетнама.
Конечно, не все трудовые мигранты заняты на «3D» работе. Я встречал в Корее российских инженеров, которых через московский офис Самсунга в конце 90-х завербовали в закрывающихся московских и подмосковных НИИ. Для них построили многоквартирный дом в Сувоне, пригороде Сеула, рядом с офисом компании, они могли жить там вместе с семьей. От них не требовалось знание корейского, хотя английский приветствовался – к ним приставили переводчиков. Зарплата у них была по корейским меркам средней, по тогдашним московским меркам – большой. Во всяком случае, достаточной для того, чтобы сразу купить подержанный автомобиль и ездить по стране в свободное время. Главное, что от них требовалось – выполнять опытно-конструкторские работы и по возможности обучать этому коллег-корейцев. Я встретил на авиашоу под Сеулом украинца, который помогал корейцам создавать самолеты. Встретил бывшего казахстанца с Балхашцветмета, на тот момент уже гражданина РФ, который создавал какой-то сплав с уникальными характеристиками. Все эти люди продавали не руки, а свои мозги, хорошо зарабатывали, но они работали на чужую экономику.
Эксперты Всемирного Банка считают, что трудовая миграция – это естественная вещь, но целенаправленный экспорт рабочих рук так же опасен для экономики, как экспорт нефти. Он «подсаживает», как на нефтяную иглу, на денежные переводы гастарбайтеров, на (относительно) легкие деньги, которые мешают заниматься структурными реформами экономики.
Честно сказать, я за обращением депутата к МИДу увидел стремление переложить заботу о трудоустройстве наших граждан на чужие плечи: зачем нам самим заниматься созданием рабочих мест, пусть наших граждан корейцы трудоустраивают. Тут уже тенденция наметилась. Мы практически решили вопрос с высшим образованием – наши студенты учатся в России (75 тысяч), Китае (15 тысяч), в Южной Корее тоже учится около тысячи казахстанцев. Заодно фактически и вопрос с их трудоустройством решили, пусть остаются, где учились. Утечка мозгов, говорите? А нам мозги ни к чему, нам денежные переводы нужнее. Теперь так же решим вопрос с рабочими руками. Трудовая миграция из Казахстана уже давно идет, в основном в Россию, там визы для трудоустройства не нужны. Едут, хоть и в меньшем количестве, и в другие страны. И присылают на родину деньги. Как отметил депутат, за период с 2012 по 2019 год денежные переводы из Южной Кореи в Казахстан выросли в 60 раз, с 1,7 млн до 105 млн долларов. Пусть уж МИД заодно проработает с Сеулом вопрос о пособиях для наших многодетных матерей – для их же экономики рабочих рожают, нам-то самим они ни к чему.
И напоследок – немного бенчмаркинга. Вьетнам является лидером не только по числу число рабочих-мигрантов в Южной Корее, но и объему южнокорейских инвестиций. Одна только компания Samsung инвестировала во Вьетнам более 17 миллиардов долларов, в основном в электронику – производство смартфонов и микропроцессоров. В прошлом году Samsung начал строительство в Ханое R&D центра стоимостью 220 миллионов долларов – это будет первый такой центр за пределами Кореи. Общий объем накопленных инвестиций из Южной Кореи превышает 70 миллиардов долларов, они позволили создать 700 тысяч рабочих мест, а объем взаимной торговли в прошлом году составил 69 миллиардов долларов.
Наша страна в рейтинге Doing Business на 25 месте, а Вьетнам – только на 70-м. У нас есть МФЦА с британским правосудием, а во Вьетнаме продолжает править компартия. Однако в Казахстане накопленные южнокорейские инвестиции в десять раз меньше – 7 миллиардов долларов, товарооборот в благополучном 2019 году – тоже в десять раз меньше. Может быть, нам лучше сотрудничать с Южной Кореей в создании новых рабочих мест в Казахстане, а не в экспорте рабочих рук?
Николай Кузьмин, политолог
Просмотров материала: 100
