“Острые дискуссии на общественно значимые темы социального устройства, разрешения или запретов на трансляцию кинопродукции, разногласия вокруг культурных предпочтений служат ярким свидетельством состояния казахстанского общества. Линии раскола в котором проходят вдоль ключевых идентификаторов, делая очевидным не только отсутствие консолидирующей, или как принято говорить, национальной идеи, но и более-менее цельного общества, объединенного общими идеалами, ценностями и миссией. Справедливости ради, следует признать, что признаков миссии за минувшие три десятилетия не отмечено и на уровне государства. Поскольку стратегии «2030» и «2050» так и остались непонятыми, стало быть, непринятыми как широкими массами, так и условным средним классом.
Вместе с тем, иллюзию общественного устройства создают сообщества, объединяющие индивидов по различным уровням идентификаторов (родственным, этническим, социальным, территориальным, языковым, культурным, профессиональным, политическим, мировоззренческим и пр). Подобной сегментации способствовало и распространение социальных сетей и сетевых технологий, подменивших собой инструменты реальной коммуникаций. Но, самому возникновению подобной модели общественного устройства суверенный Казахстан обязан советскому прошлому.
Именно в позднем СССР была широко распространена модель, которую некоторые диссиденты прозвали «барачной», предполагавшую множество жёстких иерархических вертикалей. В матрице которых ни один индивид не имел ни малейшего шанса оставаться независимым. Подростки находились либо в вертикали пионерской организации, в спортивной секции или в дворовой иерархии, а возможно и в колонии для несовершеннолетних, взрослые в трудовых коллективах, профсоюзах, первичных организациях партии, в спортивных федерациях , творческих союзах или в системе оргпреступности. И все иерархические структуры жестко модерировались сверху, не допуская ни малейшего намека на инакомыслие.
Очевидно, что именно эту модель общественной организации сумела воспроизвести власть суверенного Казахстана, сама сформированная на базе бывшего ЦК Компартии союзной республики. Как в силу того, что иных моделей она не могла знать по определению, а также и по причине ее апробированной прежде устойчивости. И, по сути, под чутким модераторством власти она просуществовала следующие два десятилетия, вплоть до вступления в активный электоральный возраст поколений, не знавших советской эпохи или не успевших пройти обкатку иерархическими моделями прошлого.
Однако в этот самый момент широкое распространение получили социальные сети, алгоритмы которой автоматически распределяют пользователей по социальным кластерам, формируя для каждой наиболее комфортные среды. А поскольку наиболее содержательными и активными пользователями, в силу достаточного жизненного и профессионального опыта, стали преимущественно не молодые люди, а профессионалы из категории 30+ и 40+, то кластеризация вновь стала формироваться по лекалам прошлых сообществ, с несущественными корректировками. Во многом именно по этой причине в соцсетях до сих пор актуальны дискуссии вокруг ценностей советского периода или парадигм эпохи застоя.
От этих фантомов удалось освободиться странам Прибалтики, которые с первых дней приняли курс на евроинтеграцию, Грузии, также попытавшейся вести прозападный курс, Азербайджана, принявшего с Турцией лозунг «Один народ — два государства». В то время как попытавшиеся законсервировать процессы общественных трансформации Казахстан, Россия и многие другие республики, оказались в заложниках прошлого. В картине которого, и власть, и народ оказались вынуждены дрейфовать внутри обращенной в прошлое спирали, не оставляя шансов на естественное развитие общества.
P.S. О том, как данная ситуация отразилась на системе властных отношений, какие риски содержит для запущенных политических реформ, читайте в следующих публикациях…”.
Талгат Калиев, политолог
Источник: telegram.
