Мурат Ауэзов о трагедии казахского народа

В январе этого года творческая общественность Казахстана отметила 80-летие со дня рождения известного писателя, культуролога, исследователя, общественного деятеля Мурата Мухтаровича Ауэзова. В Алматы Мурата Ауэзова чествовали в Национальной библиотеке. 

Известно, что в среде казахов была развита устная литературная традиция, и ее проявления можно наблюдать во многих примерах: в творчестве поэтов-импровизаторов, в искусстве айтыса, в знании наизусть генеалогии своего рода, народных легенд, сказок и т.д.

Слово современного жырау                      

Как у наших предков, у известного культуролога Мурата Мухтаровича Ауэзова очень развито ораторское искусство, искусство диалога и монолога, особенно – монолога на заданную тему у него на высочайшем уровне. Когда в дружеской атмосфере его задевала какая-то тема разговора, Мурат Ауэзов, как поэт-импровизатор, может вдохновенно выдать целый готовый устный философский трактат, рассказ, зарисовку, статью.

Даже в обычном разговоре его речь, как музыка Баха, завораживает хорошо поставленной дикцией, приятным бархатным голосом, богатством и образностью речи. В этом плане в Казахстане с ним мало кто может сравниться. Ауэзов – это наш современный жырау, чье слово обращено не только к власти, но прежде – к обществу.

Конечно, было бы замечательно, если рядом с ним постоянно был интересный собеседник, который записывал бы все разговоры, диалоги, монологи Мурата Мухтаровича. Это был бы целый пласт современной устной культуры казахского народа.

Когда я задал ему вопрос о программе «Рухани жаңғыру», Мурат Мухтарович с таким воодушевлением произносил слова «Рухани жаңғыру», что было понятно – это его «среда обитания», это его богатый и нераскрытый мир, берега которого трудно определить даже государственной программой.

Порой как бы невзначай сказанные слова поражают своей необычностью и глубиной мысли: «Родина детей там, где их мать», «Язык развивается так же, как и народ – в борьбе, преодолении преград», «Творения народного творчества, духовное наследие прошлого преобразуют народ» и т.д.

Мне казалось, что в советское время Мурат Ауэзов не смог реализовать свой потенциал. Хотя сам писатель не был согласен с такой оценкой, что говорит о внутренней цельности его натуры, о природном характере борца. Говорят, что один недоброжелатель донес в ЦК Компартии Казахстана, что в Мурате Ауэзове растет «волчонок».

Об этом свидетельствовали его статьи и книга «Времен связующая нить»; были упоминания о его неизданной книге «Эстетика кочевья». В его редких интервью сквозила недосказанность, которую читатели могли воспринимать как последствия некоей цензуры или слежки, установленной властями в более ранние годы. Ни для кого не было секретом, что в советское время за многими известными людьми велся негласный надзор КГБ.

К тому же Мурат Мухтарович родился в репрессированной семье: его мать Фатима Габитова – жена репрессированного поэта Ильяса Джансугурова. Не говоря о преследованиях его отца, Мухтара Омархановича Ауэзова.

Лишь в годы независимости общественности стали известны факты изоляции Мурата Ауэзова в советское время. Оказалось, лишь появившись на общественной арене, Мурат Ауэзов имел запрет на профессиональную деятельность, в частности, не имел права преподавать в вузе, работать с молодежью, был неофициальный запрет на публикацию его статей, книг.

Не печатались даже гуманитарно-научные статьи о древней зарубежной литературе, например, анализ «Эпоса о Гильгамеше» или о средневековой литературе и т.д. По этой причине был отдан «под нож» весь тираж готовой книги «Эстетика кочевья» (совместная монография). Даже на проведение общественных мероприятий Ауэзову часто не давали разрешения, например, на проведение вечера поэзии Махамбета или собрания «Жас тулпар» и т.д.

Надо ли говорить о том, что такой запрет влиял самым негативным образом на научную, писательскую, общественную деятельность начинающего литератора, когда приходилось наступать «на горло собственной песне»?

Недаром казахи говорят: «Айтылмаған сөздің атасы өледі» («У невысказанных слов умирает душа»). Об огромном потенциале говорили уже первые статьи молодого Ауэзова в журнале «Дружба народов», где два года подряд он получал премии за лучшие статьи года.

Несмотря на значительные преграды, Мурат Ауэзов вел большую общественную работу, ее масштаб и влияние на общество трудно переоценить. Во время учебы в Москве Ауэзов сумел организовать общество «Жас тулпар». Казалось бы, что особенного в том, что для аспирантов и студентов из Казахстана в Москве читали лекции, например, о казахской культуре, этнографии, истории?

В период «формирования единого советского народа» с помощью этих лекций Ауэзов заложил основу общественного движения, которое сыграло большую роль в росте национального самосознания казахской молодежи и антиколониальной борьбы. Эти лекции подготовили почву для проведения аналогичных мероприятий не только в Москве, но и в других городах СССР (Ленинграде, Киеве, Риге и т.д.). Потом появились и в Казахстане: в Алма-Ате, Кустанае, Кокчетаве, а затем был разгром организации идеологическими службами, а на участников навешали ярлыки националистов.

Семена национального движения, брошенные молодым Ауэзовым, дали хорошие всходы. Общественное движение без официальных документов, устава, офиса, без официальных лидеров работало в течение нескольких лет, в устной традиции – высказанные слова разлетались по степи и доходили до сердец, пробуждая молодых казахов отстаивать свою культуру, язык, национальные интересы.

Компетентным органам в данной ситуации трудно было найти компромат – ведь в лекциях о поэзии Махамбета, музыке Курмангазы или в пении казахских песен не было что-то конкретное против законов государства.

Сигналы Алаш-Орды

Как вспоминает Мурат Мухтарович: «В Алматы сохранилось здание – это здание КазГУ, притом очень дорогое. Мы тогда приехали на первый жастулпаровский сбор. Из разных регионов республики. Мы собрались в Союзе писателей, но на следующий день нам запретили встречаться там. И вот тогда нашлись ребята из КазГУ, которые помогли, был огромный зал, битком набит молодыми казахами. Шел 66-ый год, представляешь? И собрались жастулпаровцы московские, «Арай» из Ленинграда, ребята из Риги, Киева и многие другие. Настолько был удивительный сбор – не расходились с 9 утра до 11 ночи, казахские песни пели. А вот пятидесятилетие «Жас тулпара» мы проводили здесь же, в этом здании, где сейчас Театрально-художественный институт».

Хотя в то время само слово «Алаш» и имена алашординцев были под запретом, движение «Жас тұлпар» возникло как культурная перекличка с предшествующей национально-освободительной, педагогической и литературно-художественной традицией лидеров Алаш. Неудивительно, что Мурат Ауэзов, с молоком матери впитавший песни, дыхание алашординцев, донес их идеи эзоповым языком до казахской молодежи.

О тесной и не афишированной связи с алашординцами, о которой можно было лишь догадываться, Мурат Мухтарович рассказал более подробно: «Мою маму в ссылке, в Мерке, поддерживали, спасали песни алашординцев, которые она пела, читала их стихи. Стихи Магжана Жумабаева я помню с детства. Среди детей в нашей многодетной семье, пожалуй, самый лучший казахский язык был у меня. Этому огромное значение придавал отец мой, Мухтар Ауэзов, – он сам отвел меня в казахскую школу.

Я понимал, мне было интересно, когда мать пела песни алашординцев, многое оставалось в памяти. Потом, когда учились в Москве, мы исходили не из-за того, что до нас кто-то выступал в защиту, допустим, казахского языка. Мы видели, что происходило. Теория Хрущева, что через 20 лет нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме, и все идет к тому, чтобы создать единый советский народ, в котором многообразие языков и культур неуместно. На деле это приводило – мы хорошо знали об этом – к резкому сокращению числа казахских школ.

И когда мы создали группу «жастулпаровцев», пришли к единодушному мнению, что это – нельзя, это – нехорошо, когда язык родителей попирается. Это были ребята в основном русскоязычные, которые учились в Москве. Потом мы собрались, поехали в Джамбул, потом в Чимкент, в целинный край. Мы были поражены, что на пять областей целинного края была лишь одна единственная газета на казахском языке и та – слово в слово перевод газеты «Целинный край». А мы ведь были студентами московских вузов с хорошей теоретической базой.

А потом время другое было – «хрущевская оттепель». Многие народы стали думать, кто мы, появлялись диссидентские движения, появился целый ряд прекрасных поэтов: Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, Булат Окуджава и др. Т.е. в этой атмосфере пробуждался наш дух – и очень здорово, что он нашел свое направление, свою звезду, цели высокие в защиту национального достоинства. И как бы шло второе рождение не реабилитированных алашординцев.

Вот моя мама присылает сто казахских пословиц (и другие ребята тоже получали подобное от родных), чтобы я знал их, имена алашординцев она называет с большим уважением, того же поэта Магжана Жумабаева, вспоминает стихи, которые ей посвятил Ахмет Байтурсынов. Т.е. людей расстрелянных, но не реабилитированных.

И здесь история как бы пошла навстречу нам – если было бы равнодушное отношение истории к нам, то и не было бы всего этого. И когда оно есть и происходит этот потрясающий случай. Выдающийся по тем временам ученый, онколог-врач Саим Балмуханов – он был выездной тогда, мало кто мог выехать за границу. Он был высокий профессионал, знал английский язык, и ему было позволено выезжать на международные конференции.

И вдруг он привозит из поездки в Германию журнал, который издавал Мустафа Чокай в период создания туркестанского легиона. И там, в этом журнале всё: и имена алашординцев, и стихи не только казахов, но и узбеков, кыргызов, из всего среднеазиатского региона. Эта была мощная конкретная подпитка.

Из тех времен я хорошо знаю стихи Магжана Жумабаева. Как там в «Ақсақ Темір сөзі»:

Көк Тәңірісі – Тәңірінің

Тұқымы жоқ, заты жоқ.

Жер Тәңірісі Темірдің

Тұқымы – түрік, заты – от!

Вот такие великолепные стихи! Конечно, по духу они были пантюркистские, но это стихи и Алаш-Орды, это мировоззрение Алаш-Орды. И сигнал пошел. Чтобы провести через границу, он сделал стельку в обуви из этого журнала. Какая отвага, какой риск!

Более того, он не стал давать журнал своим ровесникам – это было выжженное поле, там никто не произносил имена алашординцев. И он через сына своего передал журнал нам: тогда эта смычка произошла – наших исканий и с тем, о чем говорили, о чем мечтали, чем жили алашординцы. Поэтому далее вся работа «Жас тулпара» была пропитана этим духом, настроем.

И, конечно, мы подтягивались: мы видели, что это были люди благородные и ренессансные – «Сегіз қырлы, бір сырлы» («восьмигранный, обладающий тайной бытия», «универсальный, придерживающийся одной идеи»). Поэтому мы много занимались в библиотеках, семинары свои проводили. И «Жас тулпар» обрел такую духовную сердцевину, устойчивую основу».

Об идеях алашординцев

Идеи алашординцев подспудно питали деятельность движения «Жас тұлпар», прежде всего, это антиколониальная борьба, духовная деколонизация. Появилась целая плеяда поэтов, писателей, художников, музыкантов, которые подхватили эти идеи. Благодаря им на выжженном поле «Алаш-Орды» зарождались идеи национального возрождения и независимости, которые вывели казахскую молодежь в декабре 1986 году.

О бунтарской сути поколения Мурата Ауэзова, его самого характеризуют слова культуролога о том, как совершается революция в сознании людей: бунт одинокого сознания при желании может вызвать духовное пробуждение многих.

Мурат Ауэзов о социальной революции: «И вот почему удаются такие большие перемены социальные, революции? Потому что кто за это серьезно взялся – беспредельные возможности, если только он не лукавит, не имитирует, если не слаб от природы. В принципе, индивид, один человек может сделать очень многое. А когда один, второй, третий, тогда всегда они оттачивают, оттачивают как стрелу, наконечник стрелы. Ну, тогда уже по существу очень многое можно сделать. Да, с хорошей отточкой достаточно 20-50 человек. Для интеллектуальных атак – так оно и было – такая активная алматинская, жастулпаровская молодежь. Поэтому жастулпаровцы участвовали во многих общественных движениях.

Когда был расстрел в Жанаозене, была наша реакция. Ядро антиядерного движения «Семей – Невада» составляли участники «Жас тулпара». Декабрь 1986 года надо рассматривать в этой цепи времен. Потому что особенность «Жас тулпара» была в том, что его активисты были по духу просветителями, учителями, которые работали с молодежью в разных вузах, училищах, в науке и т.д. Ведь молодежь, вышедшая на площадь в декабре 1986 года, была воспитана на книгах Олжаса Сулейменова, Мухтара Магауина, Ильяса Есенберлина, Ануара Алимжанова и др.

Т.е. эта была молодежь – творцы своей исторической судьбы. И с этой площади пошло движение «Семей – Невада» – нужно было избавиться от этого унижения и насилия, когда расправлялись с участниками декабрьских событий. Посмотри, как удивительно действует история: ничего не бывает случайного, упавшего с неба, как говорится, всё питается предшествующим опытом. Конечно, это опыт «Алаш-Орды».

Чем дальше, тем больше нашими: нашими писателями извлекались архивы – эта письменность конца ХIХ — начала ХХ веков, потом еще глубже – средневековая литература и т.д. И всё это шло навстречу – это было радостное свидание, в итоге – неодолимая мощь нашей национальной духовности. «Жас тулпар» к этому причастен. Все эти действия вели к суверенитету и независимости нашей страны».

Мурат Ауэзов, проведший в советское время большую часть своей жизни «под колпаком» спецслужб, почувствовавший, как никто, тяжесть давления советской идеологии, совершил мужественный поступок. Ауэзов одним из первых в Казахстане в советское время открыто заявил о трагедии казахского народа: «Казахский народ за полвека пережил три трагедии: кровопролитие 1916 г., вымирание от голода в период коллективизации в 1932–1933 гг. более миллиона казахов, а в период репрессий в 1937–1938 гг. была уничтожена лучшая часть казахской интеллигенции».

Другие слова Мурата Ауэзова пробудили писателей обратиться к запретной теме – к теме голода 30-х годов.

В 1974 году в своем выступлении на пленуме Союза писателей он заявил: «Без освещения темы голода нельзя говорить о том, что у нас есть национальная литература». Конечно, за такие слова последовали преследования, жесткий прессинг советской системы.

Как сказал писатель Смагул Елубай: «Мурат Ауэзов первым заговорил и поднял проблему голода 30-х гг. во времена тоталитарного режима, когда за это сажали в тюрьмы, – тем спас лицо и честь казахских литераторов и литературы. В нем жил дух алашординцев, и написанные им в советское время рукописи под бдительным оком КГБ не увидели света…» (вольный перевод с казахского – Д.Ельдесов).

Дастан ЕЛЬДЕСОВ, специально для Матрица.kz